Елизавета Дворецкая - Пламя северных вод [litres]

Едва ли Бер многое понял из этого объяснения. Но понял главное: Святослав вовсе не отрицает своей связи с Мальфрид и ее последствий.

– Ты отослал ее. После того как называл своей женой. Отослал тяжелую твоим ребенком.

– Так ты скажи – это же мой ребенок! – Святослав ткнул в него пальцем как в очень нужного послуха. – Какого, жма, Ящера!

Бер стиснул зубы и опустил глаза. У него все в душе переворачивалось, но он, зная больше других, уже понял всю правду.

– У Малфы двое чад, – пояснил Улеб. Он шел за Бером, пытаясь удержать его от этого объяснения на глазах у людей, но это было все равно что пытаться удержать вепря, несущегося во весь дух. – Твое она родила еще в Плескове. Ну то есть в лесу, у Буры-бабы. Потом ее сюда привезли. С чадом. Полгода она тут пожила. А потом… другой раз понесла. Уже от Волха.

Святослав внимательно слушал, и в первый раз во взгляде его, устремленном на Улеба, не было вражды. Сейчас он мог думать только о своих делах.

– Ты знал, что у нее будет чадо. – Бер придвинулся к Святославу и понизил голос: – И ты позволил, чтобы ее увезли за тридевять земель. Ты даже не знал, что она первый год провела в Плескове. Не в городе. И не у матери. А в лесу. У Буры-бабы, у старой дряхлой ведьмы, у Князя-Медведя! Она жила у оборотня в лесу! Совсем одна. С медведем. Там она родила, будто зверица в норе. Ее чадо чуть не умерло, потому что она не могла кормить. Если бы Сванхейд не решила забрать ее к себе, она бы там и сгинула! А ты даже ничего не знал! Куда ее отвезли, кому отдали. Где родилось твое дитя, пока ты в Киеве пиры закатывал! Тебе нужды не было! Что ее перевезли сюда полтора года назад, ты тоже не знал! И не знал бы, если бы тебе о ней не сказали. И теперь норовишь опять распоряжаться ее судьбой! Да пошел ты с твоей волей княжеской знаешь куда?

Велебран и Улеб оба разом шагнули вперед и встали перед Бером, пытаясь его оттеснить от князя; одновременно Вальга и Градимир по знаку Асмунда приблизились к Святославу, готовясь его удержать, если он вздумает бить морду собственному брату на глазах у словен. Лют стоял, скрестив руки на груди, и наслаждался, уже мечтая, как будет пересказывать все это жене и брату в Киеве; ради такого зрелища стоило проехаться почти до моря Варяжского.

– А ты чего набычился? – Игмор потеснил Бера широкой грудью, заслоняя своего князя. – Сам, что ли, к ней яйца подкатываешь?

Лют опустил руки и решительно пробился поближе. Икмошу и его братьев он не любил и, дойди сейчас дело до мордобития, охотно помог бы противной стороне.

– Я, – Бер положил руки на пояс, не замечая, что Велеб и брат держат его за плечи, – помню свой долг перед родом. Я не оскорбил его ни обманом, ни кровосмешением. А если бы я это сделал… – он перевел уничижительный взгляд на Святослава, – не знаю, как у меня хватило бы духу перед богами и дедами притязать хоть на какой-нибудь княжий стол!

Он развернулся и зашагал к своей лодке, где давно ждал Шигберн. Улеб, Свен и Торкиль пошли за ним, иногда оглядываясь. Но никто их не преследовал. Святослав молчал, и его люди ждали распоряжений. На душе у всех было гадко: зная обстоятельства дела, гриди не могли не признать, что Бер не произнес ни одного слова лжи.

– Ёж твою ж мышь… – пробормотал Болва, глядя, как хольмгардские садятся в свою лодку и отплывают. – Вот ведь встрешник эту… деву принес!

Он окинул взглядом причал: все словенские старейшины, привлеченные шумом, стояли и слушали. Слишком много тайн разом открыли боги в ответ на первую за тринадцать лет Святославову жертву. Однако многие понимали: лучше бы этим тайнам оставаться где-нибудь на острове Буяне, под камнем белым, под дубом сырым.

Почти весь день Малфа провела на речной веже. Ни делать что-то, ни думать о чем-то было невозможно. Только ждать, чем завершится совет в Перыни.

Лодка из Хольмгарда показалась самой первой, дав знать, что совет закончился. Когда она достаточно приблизилась, Мальфрид пересчитала головы и облегченно вздохнула: все вернулись. Странно было бы ждать иного от встречи в святилище, где само место обеспечивало мир, однако она не могла оставаться спокойна, зная, какие непримиримые воли там столкнутся.

Когда лодка подошла к внутреннему причалу, Мальфрид уже стояла там.

– Что? – В нетерпении она шагнула навстречу родичам. – Что там?

Улеб, высадившись первым, глянул на нее и поджал губы, будто говоря: да ничего хорошего. Но Малфа не заметила – она не сводила изумленных глаз с Бера. Ее веселый родич будто разом постарел на десять лет: его черты стали более резкими, в глазах клубилась тьма отчаяния.

– Бер… – Мальфрид подалась к нему.

Хотелось спросить: ты не захворал? Тревожилась она по большей части за Улеба, так Улеб вот он, живой и здоровый. Что его так сокрушило?

Бер повернулся к ней, глядя вниз, потом набрал в грудь воздуха, будто ему было нечем дышать. Медленно поднял глаза. Весь его вид выражал глубокое горе, словно он разом лишился всех, кого любил. Потом он покачал головой, закрыл лицо руками и так застыл, будто не мог видеть то, что перед глазами. То есть ее, Мальфрид.

И тут она поняла. Ее тайны больше не существует. Это отчаяние оттого, что теперь Бер знает о ней все. То, чего вовсе не хотел бы знать.

В глазах потемнело. Уже полтора года Бер был ее главной опорой, тем корнем, на котором держалась ее связь с белым светом. Она привыкла думать, что он всегда на ее стороне, что бы ни случилось. А теперь он смотрит так, словно она умерла…

Причал покачнулся, и белый свет пропал, будто разом угасло небо.

Сквозь туман и мрак, из немыслимой дали доносились смутно знакомые голоса. Малфа не могла разобрать ни слова, не могла даже вспомнить, кому принадлежат голоса, и это было мучительно. Но постепенно мрак яснел, звуки приблизились, и до нее начал доходить смысл слов.

– Я понимаю, ты чувствовал себя оскорбленным за весь наш род! – сердито выговаривал где-то поблизости и сверху голос старой женщины. – Но ты мог бы придумать что-нибудь поумнее, чем затевать свару и чуть ли не драку с ним прямо на причале!

– Я хотел разбить ему морду! – с тоской и отчаянием отвечал ей мужской голос. Он раздавался еще ближе и почему-то снизу, будто спорили небесные и подземные духи. Мальфрид еще не вспомнила, кому принадлежит этот голос, но сам его звук нес ей отраду. – Я ничего не думал! Не мог я думать! Я хотел его убить, и слава богам, что воздержался!

– И теперь об этом деле знает вся земля словенская!

– Они все равно узнали бы! – вступил другой мужской голос. – Он же сам объявил, что это его дитя! Прямо в обчине!

– А это… точно так и есть? – с сомнением спросила женщина.

– Да уж конечно! – подтвердил второй мужской голос почти насмешливо. – Об этом и в Киеве знают, и у нас в Плескове – еще с тех пор, как Эльга ее привезла.