Андрей Булычев - Ваше Благородие

Часть всадников заметалась по площадке и даже бросилась назад, поняв, что они сами попали в засаду и сейчас представляют из себя удобную для стрелков мишень. Но человек восемь из самых отважных бросились на эту редкую цепочку русских егерей, желая их всех перебить и всё-таки добраться, наконец, до тех, кого им было приказано убить.

«Ших!» – сабля татарина прошлась прямо над самым картузом. И не успей Лёшка пригнуться – быть бы ему без головы. «На!» – и он вогнал штык фузеи прямо в бок атакующему. Времени на то, чтобы вырвать его, уже не было, и Лёшка, выдернув из кобур пистолеты, разрядил их оба в мечущихся конников буквально наугад.

– Ура! – неслось со склона, это бежали на подмогу выскочившие из засады егеря.

– Ураа! – раздались далёкие крики с восточной стороны, это летел эскадрон Сумких гусар.

Командир верховых татар что-то резко прокричал, и оставшаяся пятёрка кинулась к западному выходу. «Бах! Бах! Бах!» – в последний раз хлопнули выстрелы со склона, и на дорогу с площадки ушло только четверо всадников.

По месту недавнего боя бродили подскочившие гусары, егеря и татары из «союзников». Враги потеряли почти три десятка воинов, троих из них удалось взять в плен ранеными. Из гусарского десятка было ранено трое, всех остальных посекли насмерть так же, как и их поручика.

Лёшка потерял ещё одного убитого, Илью, был также тяжело ранен Ваня Кнопка, два сабельных удара взрезали ему плечо до кости, зияла длинным разрезом и кровоточила глубокая рана на голове. Сам же егерь лежал без сознания. Кровь ему удалось остановить, и теперь вся надежда была только лишь на сильный организм парня.

Минут через десять на площадку подскочил верховой отряд союзных татар, и они начали относить в сторону своих людей. Из всего их десятка выжил лишь один, сам посечённый в нескольких местах.

– Вот тебе и тайная война, – думал Лёшка, наблюдая, с каким оживлением ведут переговоры их подполковник, человек в штатском и те трое татарских мурз или беков, которых они только лишь недавно с таким ожесточением прикрывали от яростного наскока всадников.

Похоже, к согласию там удалось прийти, а недавно пролитая кровь сблизила и смягчила позиции сторон. Со стороны переговорщиков послышались одобрительные выкрики, зашелестели свитки бумаг и зачиркали по ним гусиные перья, обмакнутые в походные чернильницы. А затем из карет были вынуты те тяжёлые мешки с оттисками печатей, с орлами на коричневом сургуче, и они были споро перегружены на стоящих рядом коней.

Всё это время егеря стояли с примкнутыми к ружьям штыками наготове, оглядывая окрестности. Особая команда была к бою готова. Но всё вокруг было спокойно, и через несколько минут стороны участвующие в высоких переговорах разъехались по своим лагерям. Кто-то из них поехал считать золото, а кто-то – докладывать об успехе в переговорах и отписывать в столицу победную реляцию. Ну а кто-то – хоронить павших в бою товарищей. Кому какая выпала доля или судьба в этой войне.

28 июля к князю Долгорукову прибыли ширинский мурза Измаил и два знатных татарских бека с вестью об избрании в Карасу-базаре нового крымского хана – Сагиба Гирея.

– Посланные от имени всего народа мы ручаемся, что Крымское ханство отныне не имеет никакой привязанности к Порте, от которой оно и вовсе теперь отторглось, – заявили посланники, – что и подтверждаем личной клятвой и документами от нашего хана с подписями от ста десяти знатных татар на присяжном листе. С Российской же империей мы вступаем в вечную дружбу и в неразрывный союз под высочайшую протекцию и ручательство самой императрицы Екатерины.

Долгоруков потребовал от нового хана незамедлительного освобождения всех русских и прочих христианских рабов.

Чтобы не возбудить негодования черни, как выразились татарские мурзы и духовенство, за каждого отпущенного раба владельцу выплачивалась солидная денежная компенсация: за мужчину 100, а за женщину 150 левков. Но как только между рабами пронеслась радостная весть, что их освобождают, те не стали ждать определённого для этого выкупа срока, и сами бросились бежать к русскому войску. Таких беглецов к августу месяцу набралось уже больше десяти тысяч. И многие солдаты с малороссийской укреплённой линии, что были из военных поселений, нашли среди этих рабов своих похищенных ранее татарами жён и детей.

По уговору с ханом русский главнокомандующий велел поднять кресты на греческих церквях в Крыму, снабдить их колоколами и начать восстанавливать храмы. Во всех крымских крепостях начали размещаться армейские гарнизоны.

Успехи русского оружия заставили турецкие власти начать задумываться о бессмысленности ведения всей этой войны, слишком большие материальные и людские потери несла сейчас Порта. Но у султана ещё была надежда на коренной перелом во всей компании, если на стороне Турции в неё вступит Австрия. Тем более что на это сейчас шли такие огромные средства, миллионы и миллионы пиастров отправлялись тайно в Вену. Австрийский же двор всячески оттягивал принятие своего окончательного решения, не отказываясь, тем не менее, от самого турецкого золота.

Вене явно не улыбалась война на два фронта, как с Россией, так и с её нынешней союзницей Пруссией. Утечки же сведений по ведущимся между этими двумя странами постоянным консультациям не раз как бы «случайно» попадали к габсбургским дипломатам.

Огромное впечатление производили на Порту с Австрией и события, происходящие в Польше. Польские мятежники там раз за разом несли постоянные и тяжёлые поражения от русских войск. Особый ужас на них наводил генерал-поручик Александр Васильевич Суворов, непредсказуемый, решительный и всегда уверенный в победе русского солдата. Всем в Европе уже было очевидно, что раздел Польши между Россией, Пруссией и Австрией не за горами. Австрия же, ведя свою двойную игру, поняла, что можно вот так вот лавируя между Россией, Турцией и Пруссией «урвать себе пирог» от территории южной Польши пожирней, и, в общем-то, смысла в этой рискованной войне с Россией она уже не видела. Разве что если получить ещё те миллионы, которые пока что не все пришли от обещанной им общей суммы в 10 миллионов пиастров.

Теперь уже и Австрия была готова склонить Порту к миру с Россией.

Султана, глядевшего со стороны на всё то, что сейчас происходило с Польшей, глодало страшное предположение – а вдруг те же державы, что сейчас начинают так рьяно делить Польшу, подобно этой стране, задумают поделить ещё и Оттоманскую империю? Нужно было срочно решаться на мир или же доводить всю компанию до безусловной общей победы. В Крыму всё уже было потеряно, но оставалось ещё западное, Дунайское направление.