Андрей Булычев - Ваше Благородие

Шёл конец августа месяца. Самое хорошее время для пребывания в Крыму. Войска отдыхали от боёв и готовились к убытию на зимние квартиры за Днепровскую линию. На полуострове в основных крепостях должны были остаться русские воинские гарнизоны. Такие города, как Керчь, Кинбурн и Еникале полностью переходили под российскую руку. Азовская флотилия получила беспрепятственный выход в Чёрное море, а Российская империя могла теперь закладывать большие корабельные верфи и строить полноценный морской флот.

Выход Второй армии на зимние квартиры был запланирован на 5 сентября. Перед этим состоялся большой молебен в честь Крымской победы, и был зачитан высочайший рескрипт императрицы к своим доблестным войскам.

Особая команда егерей, как ей и предписывалось, стояла в четырёхшереножном строю. Все были вычищены, подшиты, постираны и выбриты до блеска. Всё, как и положено, по такому торжественному случаю. Белые накрученные букли с косой, подвязанной чёрным бантом и осыпанные толстым слоем муки, смотрелись весьма необычно на команде, привыкшей уже и вовсе обходиться без них. Ко всему уже привык Алексей в этом веке, но эти парики, это было что-то! «Ну да бог с ними, с этими косами, – думал он. – Коли положено, так и ладно, хорошо, что есть официальное разрешение на боевых выходах и в полевых дозорах егерям действовать без них. А тут уж и потерпеть было не грех, награда, как подсказали из штаба, ждала каждого участника похода».

На всех «старичках» стоявших в первой шеренге блестели надраенные медали «За Кагул», очень уважаемые в армии. Выглядели они в своих егерских шапочках-картузах с пришитыми на них сбоку волчьими хвостами необычно и грозно. И не раз уже ловили они на себе удивлённые взгляды мечущихся перед общим строем всевозможных интендантских и штабных офицеров, в сотый раз проверяющих войска.

Странная это была егерская команда, так и «чесались руки» указать на несоответствие в их форме и в амуниции, на все эти дополнительные патронташи и на наличие пистолетов, сабель и кинжалов даже у рядовых стрелков.

Но уже пару таких вот проверяющих тихо и твёрдо отвадили от небольшого строя два старших штаб-офицера из главного квартирмейстерства. Остальные всё сразу же поняли и пробегали теперь мимо, только лишь косясь на отдельную команду и тираня соседние.

– Долгорукий, Догорукий сам, – пронёсся глухой шёпот по рядам. Войска приготовились приветствовать своего командующего.

– Высочайшим указом за проявленную личную доблесть в разгроме неприятеля в Крыму следующим по табелю чином в производстве вне всякой очереди жалуются: Подполковник Мясницкий Яков Васильевич, командир Тамбовского пехотного полка – полковником, секунд-майор Уральцев Сергей Семёнович, командир отдельного гренадёрского батальона – премьер майором, капитан Стрельников Михаил Ильич, командир роты Черниговского пехотного полка – секунд-майором…прапорщик Егоров Алексей Петрович, командир отдельной особой команды егерей – подпоручиком…

Лёшкино сердце сжалось от радости, новая ступенька служебной лестницы была им пройдена. А кому из настоящих воинов не было приятно повышение по службе?

Так же сейчас радовался за своего командира и весь замерший по стойке «смирно» строй стрелков в зелёных доломанах. «Наш-то орёл! Подпоручика от самой матушки императрицы получил, „это вам не халм-балам вовсе“, настоящий офицер уже, а не какой-то там прыщавый выскочка-прапор!»

Ждал Лёшка продолжения списка производства в чины, но далее перешли на зачитывание общего приказа о награждении войск.

«Как же так, а где слово про моего Гусева?! Парень ведь такой подвиг совершил, под пулями на бастионную башню со своим барабанным боем взошёл и призывным сигналом войска на штурм сподвигнул. Что же это?! Ведь я сам тот отдельный рапорт по нему подавал. И знаю, что как положено представление готовили по нему в военную коллегию. „Замылили“, жабы тыловые!» – со злостью думал Лёшка. – «Ну как же так! Видать, всё та же история со Шлиссельбургским мятежом так до сих пор и сказывается. Даа, неприятно, конечно». Настроение у Лёшки немного упало, и уже без того прежнего начального восторга он слушал общий приказ о награждении.

– Все рядовые солдаты, принимавшие непосредственное участие в походе, награждаются премиальными в 10 рублей, капралы – в 15, а унтер-офицеры – в 20. Офицерский состав получает свои премиальные особым приказом, о коем им будет доведено каждому лично впоследствии. Продвижение в низших чинах производится приказами по полкам и отдельным подразделениям особливо, их приказами.

Всё, Крымский поход заканчивался, войска начали сборы для ухода за Днепр. Отдельной же команде было предписано готовиться к возвращению в Первую дунайскую армию.

– Ваше высокоблагородие! Ну как же так с Гусевым-то нехорошо получилось?! – в сердцах высказывал Лёшка барону. – Ведь сами знаете, парень такой подвиг совершил, да за такое ведь нужно сразу подпоручика давать, а не то, что прапорщика! Герой же он!

– Ага, полковника, – согласно кивнул фон Оффенберг. – Ты чаем ничего не попутал тут, господин подпоручик? Может быть, хочешь государыне всероссийской указывать, что ей надлежит делать, кого казнить, а кого и как миловать, а? – и он эдак остро взглянул на разошедшегося не в меру егеря.

– Ухх, ну вы и сказали, да нет, конечно, ничего я не хочу, – вздохнул Лёшка. – Просто жаль парня…

– А ты бы лучше себя пожалел, господин офицер. Будешь ещё раз дальше так орать, неизвестно где тогда окажешься вовсе. Чай не на Новгородском вече сейчас стоишь, а при военной службе государыни императрицы Екатерины Алексеевны, и указы её с её же решениями уж не тебе-то лично, господин обер-офицер, обсуждать. Это если ты, конечно, не хочешь кайлом в шахте махать и уголь с рудою там рубить. Доходчиво ли я тебе всё объяснил, Егоров?

– Так точно, ваше высокоблагородие! – вытянулся по стойке смирно Лёшка. – Виноват! Больше не повторится!

– Ну вот и хорошо, верю, – улыбнулся Генрих Фридрихович. – А всё-таки за языком своим следи, да и за языком своих подчинённых. Чтобы они, эти языки, куда не нужно бы вас не завели.

– Ну да ладно, сменим тему, ты с претензиями, оказывается, ко мне, а я-то уж думал, что поздравить пришёл, – и он хитро посмотрел на Лёшку.

Егоров нахмурился, не понимая, о чём речь, и вдруг увидел отличие во внешнем виде своего «куратора». Как же он раньше-то этого не заметил! На груди барона офицерский горжет был полностью золотым, а ранее имевший серебряный цвет ободок изменил свой цвет на жёлтый. А это значит что? А это то, что перед ним стоял целый господин полковник!

– Господин полковник! – просиял совершенно искренне Лёшка! – Поздравляю вас с производством в столь высокий чин! – и аж притопнул от радости ногой.