Александр Михайловский - Война за Проливы. Решающий удар [СИ litres]

– Все это хорошо, мой добрый Гельмут, – сказал германский монарх, – но хочу дать вам одну поправку. Вы можете сузить радиус обхода через Бельгию, потому что в районе Дюнкерка нашим солдатам будет нечего делать. Мой дядя Эдуард сообщил мне, что в полосе от Дюнкерка до Булони собираются высаживаться англичане, также из-за нарушения бельгийского нейтралитета объявившие войну этим склочным французам. Ему и его верному сатрапу адмиралу Фишеру захотелось вернуть под британскую власть город Кале с его окрестностями, в прошлом уже принадлежавший островитянам. Как и всякий англичанин, британский король живет по принципу «с паршивой старухи в красной шапке хоть старый бабушкин носок».

– В таком случае, нам можно будет уплотнить боевые порядки, – сказал Мольтке-младший. – Первая армия выйдет к французской границе в районе Лилля, вторая – в районе Валансьена. Дальше, продвигаясь уже по вражеской территории, первая армия будет наступать на Руан, охватывая Париж с запада, вторая нацелится между Реймсом и Парижем, отрезая французскую столицу от ее действующей армии. В то же самое время седьмая армия, завершившая перегруппировку под Бельфором, двинется в направлении Дижона и далее на Орлеан, угрожая французской столице с юго-западного направления. Не думаю, что при такой конфигурации фронта Франции хватит больше чем на месяц непрерывных боев – а потом с ней произойдет еще один Седан.

– Это просто замечательно, мой добрый Гельмут, – прослезился кайзер, – исполняйте же поскорее свой замечательный план. И не позабудьте издать строжайший приказ о том, что нашим солдатам категорически запрещается безобразничать на бельгийской территории. Вот когда они дойдут до французской границы, то пусть делают что хотят, а на бельгийской земле – ни-ни. Девки, куры и свиньи – там существа неприкосновенные, в крайнем случае, ваш добрый кайзер заплатит за все звонкой монетой. Сейчас, когда на кону стоит не только выигрыш молниеносной кампании, но и, по большому счету, репутация Германской империи на отдаленную перспективу, никакие неприятности с бельгийскими нонкомбатантами нам не нужны. Надеюсь, вы меня поняли?

– Да, мой добрый кайзер, понял! – ответил начальник германского генерального штаба, – и немедленно донесу в войска ваши мудрые указания.

Кайзер, слегка откашлявшись, произнес:

– И вот еще одна немаловажная деталь в той войне, господа, касающаяся ее потаенного, идейного смысла. Сразу после того как Австрия присоединилась к нашей империи, мы послали туда самых опытных полицейских чиновников – помочь в расследовании дела об убийстве милейшего Франца Фердинанда. Чуть позже туда же приехали специалисты русского ГУГБ и агенты из британского Скотланд-Ярда. И вот что я вам скажу. Совместная с русскими и британцами следственная группа подтвердила причастность к этому преступлению французского Второго Бюро. Разнюхать наши настоящие секреты кишка у них тонка, зато их вполне хватает на подготовку и осуществление покушения на царственную особу. Едва ли в этом деле замешан только начальник Второго Бюро полковник Дюпон, наверняка приказ пришел с самого верха, непосредственно от премьера Клемансо…

– Это просто мерзость какая-то! – воскликнул рейхсканцлер фон Бюлов. – Если так пойдет и дальше, то ни один монарх не сможет почувствовать себя в безопасности, и у нас в Германии придется заводить такую же службу государственной безопасности, какую уже имеет Российская империя, противостоящая разного рода революционным экстремистам.

– Вы совершенно правы, мой добрый Бернгард, – пожал плечами кайзер, – мой кузен Михель назвал эту грязную французскую выходку государственным терроризмом. И я с ним в этом согласен. Если раньше такими грязными делишками занимались только британцы, то теперь это поветрие перекинулось и на Францию. По моему мнению, это небрежение жизнью коронованных особ происходит от так называемого демократического устройства этих стран. Политиканы, избранные плебсом членами парламента и даже президентами, не обладают даже малейшими признаками монаршей сакральности и уникальности, а являются фигурами универсальными и вследствие этого легкозаменяемыми. Если убьют одного, то вместо него можно выдвинуть другого, точно такого же. К тому же французам и англичанам уже доводилось отрубать головы своим королям, поэтому они без всякого почтения относятся к монархам других стран…

– Мой добрый кайзер, – неожиданно сказал молчавший до того Вильгельм фон Шён, – я могу назвать еще одну «демократическую» нацию, которая ни в грош не ставит жизни своих и чужих политиков. Я имею в виду североамериканцев, к которым уходят нити заговора в результате которого погиб ваш двоюродный брат Георг, наследник британского престола.

– Разумеется, мой добрый Вильгельм, североамериканцы тоже замешаны в грязных делах, но все-таки первоисточник этого поветрия происходит из Франции! – воскликнул кайзер. – Франция посылала своих добровольцев, чтобы они воевали за американскую свободу против власти британской короны, и именно Франция воздвигла знаменитую статую в Нью-Йорке…

После этих слов кайзер запнулся, будто потерял мысль, и после некоторой паузы добавил:

– В смерти бедняги Франца Фердинанда в какой-то степени был виноват его чрезвычайно зажившийся на этом свете дядя. Ну кто его заставлял давать в своей стране приют всяческим врагам Российской империи – в том числе и тем, которые промышляли политическими убийствами, да еще приказывать, чтобы полиция не обращала на их деятельность внимания? Это как раз и привело к тяжелейшим последствиям. А они, как видите, оказались прикормлены французскими республиканцами. Да и не могло быть по-иному, ибо, как говорят русские, рыбак рыбака видит издалека. Именно Франция считалась примером и образцом для разного рода нигилистов, желающих ниспровержения существующих монархий и установления в своих странах республиканской формы правления.

Канцлер фон Бюлов мрачно изрек:

– Я надеюсь, что хотя бы на этот раз французы обойдутся без Парижской коммуны. Когда рушится государство, всякое, знаете ли, может случиться, и особенно это касается нервных поедателей лягушачьих лапок.

– Пока что коммуна случилась в Будапеште, – хмыкнул Мольтке-младший, – и должен сказать, что русский царь отнесся к этому явлению с недопустимой мягкостью.

– Нормально он к нему отнесся, – проворчал Вильгельм, – далеко не каждую революцию следует разгонять пушечными залпами, некоторые могут быть чрезвычайно полезны. Венгрия на самом деле, как и вся Австро-Венгерская империя, застряла где-то глубоко в середине девятнадцатого века. Из этого положения можно было бы выйти при помощи реформ, но тогда тот, кто отважился бы на их проведение, стал бы самым ненавидимым человеком со стороны высших классов. Другой путь сноса всего ненужного и одряхлевшего лежит как раз через революцию. Тогда все издержки социальных и политических преобразований могут быть списаны на действия разных экстремистов. В Венгрии мой кузен Михель поступил с мадьярами таким хитрым способом, что теперь благодарным ему будет и простонародье, за дарованные с широкого русского плеча свободы, и высшие классы – за то, что он не позволил этому простонародью разгуляться во всю широту души. Русские солдаты, патрулирующие улицы венгерских городов, это залог порядка и благолепия. Но вам, мой добрый Гельмут, в аналогичной ситуации следует помнить, что Париж – это не Будапешт, и что французский лимит на бесплатные революции давно закончился. Если бунт поднимет парижская чернь, то вы должны отдать приказ без всякой пощады усмирить его силой оружия. Надеюсь, это вам понятно?