Александр Михайловский - Война за Проливы. Решающий удар [СИ litres]

– Берти, вы изволите приказать мне жениться? – скривив губы в иронической усмешке, спросил адмирал Фишер. – Судьбу милейшего Уинстона вы устроили прекрасно, но я, кажется, уже слишком стар для таких игр…

– Да что вы, Джон! – хихикнул король, – о вас речь уже не идет. Как говорят в таких случаях русские: что с возу упало, то пропало. Я имею в виду тех молодых людей, которые в будущем имеют шанс стать прославленными адмиралами вроде вас. Вот, например, ваш знакомец лейтенант Тови, наблюдавший с борта крейсера из будущего за пуском ракетного снаряда по метеору. Поинтересуйтесь, есть ли у него жена, а если нет, то позаботьтесь, чтобы он женился на правильной девушке, способной нарожать ему множество детишек, которые продолжат крепить мощь нашей державы. А иначе выродится не только высшее сословие, но и служилый класс, являющийся оплотом могущества любого государства – и вот тогда Великобритания погибнет окончательно и бесповоротно. Дети – это наше будущее, без них оно просто не существует. Аминь.

12 августа 1908 года, вечер. Санкт-Петербург, угол Литейного проспекта и Пантелеймоновской улицы (ныне Пестеля), доходный дом князя Мурузи, квартира 10.

Зинаида Гиппиус, литератор, философ и бывшая добровольная изгнанница, окончательно вернувшаяся в Россию.

Мое возвращение в Россию совпало с теми днями, когда держава царя Михаила праздновала победу над Австро-Венгерской монархией. Празднование это было каким-то обыкновенным, будничным, будто страна уже привыкла к подобным известиям, и даже новость о вступлении в Будапешт русских войск не вызвала в русских людях ничего, кроме скупого кивка удовлетворения. Я-то помню, как похмельному бурно отреагировал Петербург на победу над японцами, с какими заголовками выходили тогда газеты и что болтал на улицах праздношатающийся народ. А сейчас победили – и словно не произошло ничего удивительного.

Едва наш поезд пересек русско-германскую границу на станции Вержболово, я принялась искать приметы незнакомой мне новой России, и находила их в самых неожиданных местах. Первая примета – это отсутствие нищих, просящих милостыню на больших и малых железнодорожных станциях. Особенно на малых, потому что с перронов больших вокзалов, предназначенных для чистой публики, разного рода оборванцев и прежде исправно гоняли городовые. Вторая – торчащие на каждой большой и малой станции бетонные башни государственных зернохранилищ. Третья примета – наличие в газетных киосках не только солидных и респектабельных газет – таких как «Русские ведомости», «Новое время», «Московские ведомости», «Правительственный вестник», – но и ультрамонархических «Русское знамя» и «Вече», а также оппозиционных социал-демократических: «Правда» и «Труд». Нашелся даже либерально-интеллигентских сборник статей «Вехи», который мнился нам в Париже запрещенным, ибо все, что в нем написано – это ужасная крамола для любого абсолютистского режима.

Всю эту макулатуру, за исключением официоза и «Вех», которые нам привозили в Париж из-под полы, я оптом скупила еще во время первой остановки экспресса на вокзале в Ковно – так велика была моя жажда по русской прессе, пусть даже черносотенно-монархического и марксистско-революционного толка. Был бы со мной Дмитрий (Мережковский) он бы уже плевался дальше чем видел от того, что я покупаю такие газеты, но мне в данный момент было уже все равно. В этих листах хрупкой шуршащей бумаги, слегка испачканных типографской краской я готова была искать тайный смысл случившихся с Россией преобразований и эта покупка себя оправдала. В первую очередь меня шокировала фраза, напечатанная в заголовке «Правды»: «нелегальная и неподцензурная газета» – она выглядела как насмешка над здравым смыслом. Как же газета тогда продается у всех на виду, и стоящий не далее чем в десяти шагах городовой не обращает на это безобразие никакого внимания? При этом главным редактором этого марксистского издания числилась дама – некая Ирина Владимировна Андреева-Джугашвили, что наводило на определенные мысли.

Но еще большее удивление вызвало у меня содержание этой, с позволения сказать, оппозиционной прессы. Нет, с тем, что это газеты крайне правой и левой направленности, было понятно – но где нападки на правительство и лично на императора Михаила, где призывы в левой прессе к ниспровержению самодержавия, демонстрациям протеста и забастовкам, а у правых – к еврейским погромам? Критических материалов, бичующих язвы сего века и в правых, и в левых газетах, было предостаточно, но все они носили предметный, точечный характер, описывающий отдельные вопиющие случаи. А в «Правде» еще имелась рубрика «По следам предыдущих публикаций», из которой следовало, что власть довольно остро отзывается на эту критику. Причем ее реакция состоит не в аресте въедливых журналистов, как это было во время оно, а через проверку изложенных фактов или какими-то специальными исполнительными агентами, или, если дело совсем серьезное, следственными группами ужасного ГУГБ. И это – нелегальная и неподцензурная газета? Впрочем, и остальные газеты казались не лучше. И в случае, если информация, изложенная в прессе, подтвердилась, антигероям газетных публикаций становится плохо. Огромное множество губернских или уездных начальников, государственных подрядчиков и поставщиков уже загремели под фанфары на десять лет с конфискацией или просто потеряли свое место после критических публикаций в правой или левой прессе. При этом правые обычно бичуют разгильдяйство и казнокрадство, а левые – различные, как они выражаются, «недолеченные», социальные язвы российского общества.

Впрочем, политика никогда не была мне особо интересна, и поэтому, когда на вокзале в Вильно, городе более крупном и культурном, чем Ковно, я вдруг увидела необычайное количество самых различных литературных журналов, политика сразу же была позабыта. Казалось невероятным увидеть в одном месте «Мир искусства», «Весы», «Золотое Руно», «Аполлон» и «Гиперборей». Раскрыв глянцевый, великолепно изданный журнал «Аполлон», я была шокирована не меньше, чем в случае с «Правдой». В списке спонсоров и меценатов, финансово помогавших выходу журнала, первым стояло скромное: «ЕИВ Михаил II». Изумление мое было столь велико, что от него небо должно было перевернуться на своих петлях и упасть на землю. Этот, как мы думали, кровавый палач, держиморда и солдафон помогает деньгами литературно-философскому журналу?!

Еще я купила толстый еженедельный журнал с интригующим названием «Литературная газета» – обложка его была украшена профилем Пушкина; а также, чисто для интереса, толстый журнал батальной прозы и поэзии «Знамя». Имена авторов, перечисленные в титульном листе этих журналов, по большей части были мне незнакомы.