Александр Михайловский - Война за Проливы. Решающий удар [СИ litres]

– Здравствуйте, Зинаида Николаевна, – по-мужски пожала мне руку женщина-генерал, – давно хотела вас увидеть, но все как-то не складывалось. У меня была надежда, что вы все-таки одумаетесь и вернетесь в Россию.

– И вы пришли сюда… – с вопросительной интонацией произнесла я.

– Просто поговорить, – закончила фразу госпожа Антонова, улыбнувшись скуповато, но откровенно дружелюбно. – Причем пришла я не по службе, а как частное лицо. Вы мне просто интересны как женщина-эпоха, еще не натворившая непоправимых для себя глупостей.

Окинув взглядом эту женщину, я вспомнила слова Таты о людях-гвоздях. Моя гостья была такая же – прямая, жесткая и закаленная, и смотрела на мир будто через прицел. Стряхнув оцепенение, вызванное этим магнетическим взглядом, я постаралась ответить как можно более достойно:

– Ну что же, уважаемая Нина Викторовна… мне тоже крайне интересно побеседовать с человеком из другого мира – ведь вы были одной из тех, кто не ведая сомнений, железной рукой принялся переустраивать нашу жизнь, беспощадно выпалывая из нее одно и насаждая другое. В современной России есть вещи, которые мне нравятся, есть те, с которыми я примирилась, и есть то, что до сих пор вызывает у меня оторопь. А сейчас как добрая хозяйка я приглашаю вас в гостиную, ведь беседовать за чашкой чая с вареньем нам будет не в пример удобнее, чем на ногах в прихожей.

И уже за чаем мы продолжили начатый в прихожей разговор.

– А как бы поступили вы, Зинаида Николаевна, если бы знали злосчастную и кровавую историю России на пятьдесят или сто лет вперед, и при этом получили бы от самого Всевышнего напутствие: «поступай по совести»? – сказала моя гостья, приподняв брови.

Этот вопрос поставил меня в тупик. Ведь задача литератора – описывать действительность, влияя на нее только косвенно, через настроения читателей – а тут передо мной была развернута неприкрытая активная позиция.

– Хм… – Я старалась подобрать правильные слова, – и вы, значит, решили поступить в соответствии с бессмертным заветом милейшего Марка Аврелия: «делай что должно, и пусть свершится что суждено»?

– Не совсем так, – покачала головой госпожа Антонова, – делая что должно, мы добивались нужным нам результатов, а то, что было суждено, свершилось бы и без нашего вмешательства. Новый мир, на мой непредвзятый взгляд, выглядит гораздо лучше того, что было в нашем прошлом, и налицо – предпосылки к дальнейшему его улучшению. Как говорит один наш друг, жить становится лучше, жить становится веселее.

– И даже война, которую в Европе развязал ваш император Михаил, тоже ведет к улучшению этого мира? – воскликнула я.

– Ведет, – уверенно подтвердила моя гостья. – Просто на этот раз мы вскрыли и вычистили нарыв, не дожидаясь общего сепсиса. В среднем по Европе ее переустройство обошлось в десятикратно меньшее количество жертв и разрушений, чем если бы это произошло естественным путем, когда противоречия между ведущими державами дошли бы до точки кипения. Тогда война вспыхнула бы сама собой, при самом неблагоприятном для России составе коалиций, и продолжалась бы четыре года, а не чуть меньше месяца. И кто бы тогда ответил за лишние миллионы бездарно загубленных жизней? Как говорится, ничего личного – только государственные интересы.

Одним словом, мы славно поговорили, и беседа была весьма интересной. На прощание госпожа Антонова произнесла загадочную фразу:

– Дорогая Зинаида Николаевна, запомните: недостаточно видеть символы, в первую очередь нужно уметь правильно толковать их значение. А то можно нечаянно совершить ошибку, за которую потом будет мучительно больно.

Не знаю, что я буду делать с этим новым знанием, но понимаю, что оно мне дано не просто так. После этого разговора я укрепилась в мысли, что будущее России не только в руках императора Михаила и его советников вроде госпожи Антоновой, но и у той части русского общества, которое умеет думать и чувствовать, чтобы затем выложить эти мысли и переживания на лист бумаги. Единственное, что мне не удалось прояснить, это слова госпожи Антоновой по поводу непоправимых глупостей, которые мне еще не удалось натворить. Каждый раз, когда я пыталась намекнуть на эти слова, моя гостья уходила от ответа ловко, как опытный фехтовальщик. И поэтому мне кажется, что это не последний такой разговор. Должны быть и другие…

18 августа 1908 года, вечер, Западный фронт.

То, что с обходным маневром через Бельгию и Люксембург получилось нехорошо, французское командование поняло еще восьмого августа, когда части пятой армии, следующие в походных колоннах без разведки и даже головных дозоров, на бельгийско-люксембургской границе в упор наткнулись на окопы, только что отрытые германскими авангардами. Обходная операция с ударом во фланг и тыл ничего не подозревающего противника тут же превратилась во встречное сражение, когда одна сторона слепо ломит вперед, а другая сочетает упорную оборону ключевых пунктов с маневренными действиями подвижных соединений.

Когда читаешь о французских уставах периода первой мировой войны, а потом вспоминаешь о многократно раскритикованных красных маршалах: Тухачевском, Тимошенко, Кулике, а также о многих других авторах поражений РККА летом 1941 года, непроизвольно возникает мысль, что этим деятелям в их юнкерские и кадетские годы тактику читали по переводным французским учебникам. Слишком уж все похоже. И упор на высокий боевой дух (в советском варианте – на пролетарскую сознательность), и отказ от резервов, и презрение к разведке: мол, стремительный штыковой натиск способен побеждать даже в самой безнадежной ситуации. Передовая военная мысль: аля-улю, пуалю, малой кровью на чужой территории.

Итак, в условиях встречного маневренного сражения немецким генералам на протяжении всего приграничного Арденнского сражения удавалось поддерживать связь со сражающимися подразделениями и управлять их действиями. А вот французское командование уже к исходу вторых суток боев стало выпускать из своих рук нити управления, а на третий день, то есть одиннадцатого августа, большая часть французских полков, или даже батальонов, дралась уже сама по себе. К тому моменту резервы из состава стремительно раскулачиваемой четвертой армии вводились в бой второпях мелкими группами, без разведки и учета реальной обстановки, поскольку французское командование уже не ставило задачу на продвижение вперед, а лишь стремилось сдержать все усиливающееся давление немецкой пехоты. В противном случае уже свежие германские силы угрожали ударом во фланг и тыл сражающейся за Мец третьей армии. Пободавшись еще немного во встречных боях с превосходящим противником, французы стали отходить туда, откуда пришли, то есть в район Седана. Вот тебе, месье Пикар, и контрудар.