Александр Пономарёв - Основной компонент [litres]

Широкий проем между вторым и третьим окном целиком занимал письменный стол с инкрустированной слоновой костью передней панелью. Над его отполированной до блеска огромной столешницей, подобно айсбергу, возвышалась округлая спинка слоноподобного кресла из светлой кожи. По краям от ее размытого отражения, словно корабли в море, выстроились фоторамка, письменный прибор из серого нефрита и перекидной календарь.

В трех шагах от стола прижимался к полу низкий диван с беспорядочно раскиданными по велюровой обивке маленькими подушками. Похоже, барон здесь иногда ночевал, допоздна засидевшись за работой. В левом дальнем углу сонным великаном застыл книжный шкаф. В его стеклянных дверках отражался журнальный столик в окружении четырех стульев для гостей. Небрежно раскиданные по круглой столешнице газеты создавали впечатление, будто хозяин особняка недавно прервал чтение и ненадолго вышел из комнаты.

Первым делом я направился к камину. В зале было довольно прохладно, хотя пар изо рта еще не шел.

В длинном футляре лежали спички размером с карандаш. Я взял одну, чиркнул о терку на боку деревянной коробки. Пламя с шипением вырвалось из коричневой головки. Присев на корточки перед каминной решеткой, я сунул между кованых прутьев спичку. Рыжие языки огня лизнули прижатые лучинками смятые листы бумаги внутри сложенных шалашиком поленьев. Вскоре по аккуратно наколотым дровам с веселым треском заплясал огонь, а по комнате поплыли волны живительного тепла.

Теперь, когда на одну проблему стало меньше, я мог приступить к исследованиям. Конечно, все три этажа и мансарду разом осмотреть проблематично, да и незачем. Все-таки я переместился в тело хозяина этого дома, значит, должен знать, где что лежит. Хотя бы в теории.

Я закрыл глаза, сосредоточился и попытался представить весь дом изнутри. Сначала у меня ничего не получалось, но потом я увидел поэтажный план здания. Чердак, второй и третий этаж были темными, зато первый светился новогодней гирляндой. Еще одно мысленное усилие, и я увидел себя в центре комнаты. Причем так, словно следил за героем ролевой игры по экрану монитора.

Шкаф, кресло, журнальный столик, небольшой диван – все они оставались темными по мере приближения к ним протагониста, но вот он подошел к письменному столу, и тот сразу засиял бирюзовым светом.

Бинго! Теперь уже настоящий я бросился к столу.

С фотографии в серебряной рамочке тончайшей работы на меня смотрела пара. Ну, справа понятно – я, вернее, барон фон Валленштайн собственной персоной. А это что за мамзель рядом с ним? Жена? Симпатичная. Не совсем в моем вкусе, правда, мне больше женщины с восточным разрезом глаз нравятся, ну да и эта ничего. Это я к тому, что, если мне тут придется надолго застрять, так хоть под боком красавица будет, а не чудовище.

Я вернул рамку на место, по очереди вытащил ящики из тумбы стола и вытряхнул их содержимое на столешницу. Помимо кипы бумаг в ящиках тумбы хранились шесть толстых тетрадей, записная книжка с символикой Аненербе на обложке из тисненой кожи и деревянная коробка с сигарами.

Прежде чем приступить к изучению записей, я задернул плотными портьерами окна. Не потому, что боялся чужих глаз – окна выходили во двор, а не на улицу, – просто вспомнил, как в фильмах о войне такие шторы использовали для светомаскировки. Вернулся к излучающему волны тепла камину. Подвинул ближе к потрескивающему огню кресло-качалку. Сел, накрыл ноги шерстяным пледом и с головой погрузился в чтение.

Записная книжка оказалась личным дневником барона, где он с почти патологической страстью записывал все, что касалось его экспериментов. Помимо скрупулезных записей, барон часто делал наброски наиболее успешных экземпляров. По ним я легко мог представить эволюцию его опытов.

Если сперва шли рисунки горбатых людей с уродливыми наростами на теле и обезображенными нарывами и гнойными язвами лицами, то ближе к середине дневника стали встречаться более похожие на оборотней существа. Правда, лица у них все равно оставались человеческими, только вот челюсти сильно выпирали вперед, отдаленно напоминая звериную морду. Рисунок настоящего вервольфа появился на исписанных бисерным почерком страницах в самом конце записной книжки.

Читать эмоциональные впечатления барона от экспериментов и разглядывать рисунки, конечно, интересное занятие, но меня больше интересовала практическая информация. Только она могла уберечь меня от неприятностей, если бы вдруг довелось говорить с кем-нибудь о работах Валленштайна. С тем же Гиммлером, например.

Я отложил дневник барона в сторону и взялся за тетради. В отличие от записной книжки, они хранили в себе кладезь научных знаний и пестрели обилием громоздких формул, таблиц и сложных графиков.

За три с половиной часа я едва одолел две пухлые рукописи. Оставалось осилить еще четыре манускрипта и попытаться разложить по полочкам полученные сведения. Голова трещала от переизбытка информации. Я решил немного отдохнуть, но у провидения на меня были другие планы.

Едва я откинулся на спинку кресла, как дом содрогнулся от оглушительного звона. Сперва я подумал, что на улице прогремел взрыв, но, когда металлический звук раздался во второй раз, понял, что это звенит гонг, привезенный бароном из тибетской экспедиции. Запись о нем попалась мне в самом начале первой тетради, как и описание найденного во время той же поездки загадочного артефакта.

Я подождал немного, вдруг дверь откроет дворецкий или кто-то из слуг, но потом вспомнил, что за все время моего присутствия в доме никто из челяди меня не побеспокоил. Странно, куда все подевались? Даже Сванхильда – имя баронессы я узнал из записной книжки барона – как сквозь землю провалилась. Может, Валленштайн отправил ее вместе с прислугой в загородное имение, а сам остался спокойно доделать работу?

Гонг опять издал громоподобный звук. Я встал и потопал к двери, попутно ругая барона на чем свет стоит. Ну и вкусы у него, это ж надо догадаться домой такую хреновину притащить. Умом тронешься, если ночью гости неожиданно нагрянут.

Как назло, гонг прогремел в четвертый раз. Злой как собака на того парня, что поставил столь радикальное средство оповещения, я приоткрыл дверь. Косой луч света выхватил из темноты стремительно летящие снежинки и рослую фигуру эсэсовца в генеральской шинели с серебристо-серыми лацканами. Черная фуражка с орлом на высокой тулье почти касалась лакированным козырьком крупной горбинки на носу. Бледно-голубые холодные глаза походили на кусочки льда, гипнотизируя и подчиняя любого, кто не мог противостоять природному магнетизму высокопоставленного нациста. К счастью, на меня такие штучки не действовали, а потому я спокойно выдержал атаку ледяных глаз гостя и даже не моргнул.