Руслан Агишев - Диверсант Петра Великого [litres]

– Дидько, дай хлебушка, – как можно более жалостливым тоном пролепетал я, вдобавок сильно сгорбившись. – Цельный динь не емши, – в ответ получил ожидаемо равнодушный взгляд и мерное чавканье. – Ну, дай, дидько… От злыдней из лавры я бежамши, – никто даже бровью не повел, продолжая все так же грызть и жевать. – Все как есть в немчинском платье, с вот такенными фузеями… Пуф-пуф-пуф! – Ну и как здесь было не надуть щеки и для правдоподобности не изобразить стрельбу из местного огнестрела. – Мине из лавры погнаша. А главенный еный немчин, Нефорт, мне хворостинкой зело больно вдарил. – Я еще и всплакнул для надежности. – Их там видимо-невидимо…

Сидевший ко мне ближе всех бородач тут же застыл с куском жареного мяса у рта. Через мгновение кусок уже летел в костер, а здоровенная лапища стрельца тянула меня за шиворот. Вот же реакция у мужика оказалась…

– Что таке говоришь, малец? – Меня с такой силой тряхануло, что клацнули зубы. – Ну?! Говори! Быстро! Из лавры приде? Хто там есть? Говори, а не то… – перед моими глазами на несколько мгновений замер крепкий кулачище, чуть меньше моей головы. – Так вдарю, без башки станешься.

Ну и что мне оставалось делать? Конечно же, я рассказал всю правду! Естественно, это была моя правда… Я сопел, кряхтел, плакал. Слезы ручьями текли по лицу, оставляя на грязных щеках длинные дорожки. Ожесточенно заламывал руки, показывая глубокие кровавые царапины. Всю эту пантомиму я сопровождал кучей панических воплей и вскриков – «иде, иде за мной!», «дюже злющие, как адские черти», «их там видимо-невидимо», «с фузеями, пушчонками зело большими», «а наиглавнейший среди них немчин, Нефорт…», «в лавре сидячи, яко в осаде…». Естественно, крохи полезной информации я перемежевал всяким мусором про «матку и батьку с малыми систрами», «дюже больнючие розги», «сильный голод» и т. д. и т. п.

– …А я у одного немчина, что мине бил, даже ножик вострый прибрал, – для полноты картины я даже подаренный Лефортом ножик засветил. – И в кусты, а там припустил что есть силы…

Ножик тут же был у меня взят и самым внимательнейшим образом изучен. Мне же бородатый под одобрительный хохот остальных выдал такого сильного леща, что я кубарем полетел в сторону ближайших кустов, где и затих.

– Михей. – Борода уже серьезно крикнул одного из своих. – Беги до головы Федора Леонтьевича Шакловитого и все ему толково скажи. Мол, так и так… С хлопцами Митейкой Казанцем, Гришкой Опряхой, Сашкой Огольцем и Захаром Бурой хаживали в поиск к стенам лавры. Видали тама много воев в немецком платье с фузеями и пушками. К нашей встрече готовятся, вестимо… Про мальчонку ни слова!

Все было ясно как день! История с награждением непричастных и наказанием невиновных началась не сегодня и закончится не завтра. Хитровыделанный стрелец, видимо оценив важность сведений, решил на них сильно приподняться.

– Все поняли?! За таке награду можа немалую получить. – Он обвел внимательным взглядом своих товарищей. – Рубликов по пять-шесть, а то и поболе. Боярин Федор Леонтьевич не забывает своих верных псов. Все слышали?

– Григорий Лукич, а малец какож? Коли рот раскроет?

Я аж взмок при этих словах, а главное, характерной интонации.

– Можа, его – того?

«Блин, душегубы! Замочат, как кутенка… Надо валить отсюда, пока не поздно». Я уже было начал отползать назад, как услышал презрительное хмыканье старшего. По всей видимости, он меня и за человека-то особо не считал. «Все равно надо сваливать от сюда… Слух я, похоже, уже запустил… Пора и честь знать».

Осторожно загребая руками, я пополз назад. Проклятые кусты кололи словно пики, добавляя к старым царапинам и порезам на руках и ногах новые. Наконец я выбрался к какой-то околице. Понял это, когда уткнулся босыми ногами в хлипкий частокол, набранный из коряг.

– Чта сие за раскоряка? – вдруг услышал я сзади насмешливый детский голос. – Слышь, Федорка? Батька сказывал, шта далеча отседова зверь такий живе. Рекут яво ащериц.

Тут же раздалось еще несколько детских голосков, явно смеющихся надо мною.

– Ты хто?

Развернувшись, я стал разглядывать местных. «Это что еще за гопота? Блин, их еще не хватало…» Впереди всех состоял явно самый главный – крепкий, дочерна загорелый пацан с многочисленными въевшимися в кожу крупинками копоти. «Определенно, кузнечный отпрыск… А может, и ученик. Здоровый, падла. Такой приложит, и не встанешь… Остальные, похоже, прихлебатели в стае». Оставшиеся и правда выглядели не очень внушительно. Двое худосочных мальчишек, с головы до ног покрытые красными цыпками, прыщиками, многочисленными царапинами и ушибами, с любопытством глазели на меня. Этих точно опасаться не стоило. «Сейчас броситься крепышу в ноги и дать деру на холм. Там мой конек в лесу шарится. На нем и обратно…» Но тут меня осенила другая мысль: «Стоп, чего это я надумал? Есть же более простой способ… Это же простая пацанва. Ей до нашей гопоты еще расти и расти».

Я начал затравленно оглядываться по сторонам, усиленно делая вид, что на нас всех надвигается что-то очень и очень страшное. Время от времени я даже, чуть сглатывая слюну, начинал тыкать пальцами куда-то в сторону.

– …Робяты, – кажется, мне даже удалось округлить глаза, будто бы от ужаса. – Тама немчины… идуть с лавры. Оружны увси… Увсих грабють! Батьку мово вбили… Буренку нашу забрали… Ироды, у-у-у.

Видит бог, не знаю как, но слезы у меня полились настоящие. Мне и правда стало жалко и отца своего, и буренку, которых побили и забрали мифические «немчины».

– Идуть, идуть с лавры. Видимо-невидимо идуть, – не переставал голосить я.

Первым стал по сторонам озираться крепыш, видимо искавший тех самых грабителей «немчинов», которые для местных были самым настоящим бедствием. Это только в красивых сказках проходящие через село солдаты особо не бедокурили, довольствуясь крынками с холодным молоком от черноволосых селянок. В реальности же каждое такое пришествие военных оборачивалось едва ли не разорением. Те же самые стрельцы сейчас гуляли с таким размахом, что грозили оставить село вообще без всякой живности.

– А ну, айдать по домам! – Крепыш вдруг прикрикнул на остальных, и тут же вся троица засверкала пятками.

Я же, быстро оглядевшись по сторонам в поисках других свидетелей моего очередного концерта, ринулся на холм, где между кустами дикорастущей малины нашел своего конька. Взнуздать его и дать голыми пятками в бока было делом нескольких минут.

…Возвращение мое было триумфальным. Еще при подходе к лавре меня встретили с десяток преображенцев в узнаваемых короткополых камзолах, перегородившие телегами дорогу. Мою тушку тут же стащили с коняги и, запеленав, потащили под белы ручки к руководству, которое, как оказалось, меня уже списало.