Руслан Агишев - Диверсант Петра Великого [litres]

– А сейчас? Я поручик Преображенского полка! Сам государь ко мне расположен. Слышите?! Любой из вас сможет так же! Ты! Ты! И ты сможешь! – Я резко выбрасывал в толпу руку, указывая то на одного, то на другого мужика. – От вас нужно лишь усердие! Государь Петр Алексеевич ценит усердных, привечает трудолюбивых и награждает верных… – Набрав побольше воздух в грудь, я поддал в голос внушительности. – Сегодня он дал мне свое государево позволение набрать в особую воинскую команду вольных людей для службы на морских и речных кораблях. Будут такие солдаты прозываться морскими пехотинцами и иметь особую одежку. Для таких солдат государь пообещал особый почет и свою милость за заслуги…

В какой-то момент я почувствовал, как на меня находит вдохновение. Это было что-то едва уловимое, поднимающееся откуда-то изнутри чувство уверенности и правильности. Ты точно понимаешь, что, когда и как говорить. Каждое твое слово наполняется убежденностью. Исчезают неуместные паузы, повторы. Ты уже не просто говоришь о чем-то, ты живешь этой речью.

– Тогда государь сказал мне; «Лексашка, друг сердешный, пора россейским войскам идти на нашего давнего ворога, на крымчака и османа. Хватит им пить кровушку православную и зорить наши окраины». Знаете, братцы, что он мне еще сказал? – Конечно, я обманывал их, но чувствовал, что делать нужно было именно так. – Государь вспомнил про сожженные города и села, тысячи и тысячи уведенных в рабство пленников. Сказал он, что по каждой невинной деве, по каждому человеку скорбит его сердце. Слезы тогда полились из его глаз.

Сделав паузу, я прикрыл глаза. Людям надо было дать немного времени, переварить все сказанное. Пауза нужна была и мне самому, ибо запас вдохновения иссякал слишком быстро. «Вроде бы все сделал, как сказано у классиков ораторов… Разорвал шаблон у слушателя, усыпив его разум. После стал давить на эмоции, рисуя красивые картинки. В конце, когда слушатель начинает уставать от эмоций, обязательно нужно напомнить ему о чем-то практическом и очень нужном именно ему… Короче, теперь нужно показать им красную морковку!»

Выждав паузу, я продолжил:

– От себя же скажу… Если тошно вам на месте сидеть и хочется Отечеству послужить, идите в морпехи. Будете сыты, одеты, обуты и с монетой. Никто более обидеть вас не сможет. Подсудны будете лишь государю нашему Петру Алексеевичу… Все слышали? А коли слышали, то становись под мою правую руку те, кто желает в особой роте служить. – Я вытянул руку в сторону от себя. – По левую же руку становись те, кто просто пришел посмотреть на людей.

Несколько минут ничего не происходило. Собравшиеся молча переглядывались и шептались между собой. Наконец, в толпе наметилось некоторое шевеление. То один, то другой мужичок начинал продвигаться в правую сторону, постепенно увлекая за собой соседей. Вскоре толпа разделилась на две неровные части: левая часть, самая многочисленная, насчитывала сотни две с половиной и правая часть, в которой оставалось чуть больше ста человек.

– А теперь, братцы, встали ровнее. Посмотрю на эдаких молодцов. – Я спрыгнул с бочки, собираясь посмотреть на будущих морпехов вблизи.

Подойдя к строю ближе, почувствовал отвратительный гнилостный запах, который было сложно описать словами. «О-го-го! С гигиеной тут, оказывается, полный амбец… А ведь писали в свое время про вонючий Запад и чистую Россию. Кому верить? Кажется, верить вообще никому нельзя… А если кто-нибудь болен какой-нибудь гадостью?»

Чуть позже Пали, чувствовавший себя среди местных как рыба в воде, просветит меня на этот счет. Оказывается, царь Петр, едва не помешавшийся на идее строительства флота, запретил валить сосны для иных нужд. Игумен местного монастыря и губернатор под это дело вообще запретили местным в лес лишний раз заходить. Дело дошло до того, что дрова в Архангельск пришлось возить за сотню верст. От такого цена на воз дров взлетела до небес.

– А ну-ка, братцы, снимай одежу! Кафтаны и рубахи! Смотреть буду, не болен ли кто.

Собравшиеся, особенно в первой шеренге, начали безропотно раздеваться по пояс. Правда, с задних рядов кто-то начал возмущаться и задираться. Послышались смешки и подковырки. Мол, размер уда теперь будут проверять. Всех с маленьким удом гнать со службы будут. Толпа тут же отозвалась громким хохотом.

Мне же было совсем не до смеха. Открывшееся вскоре зрелище подтвердило мои самые серьезные опасения. У многих кожа на груди, животе и бедрах была расчесана до кровавых борозд на теле, что говорило о наличии всяких кровососущих гадов. У кого-то были здоровенные фурункулы желтовато-серого цвета. Двое вообще прятали на теле черные гангренозные пятна, в которых копошилось что-то мерзкое. «Мать вашу, солдатики! Как сказал бы великий классик, мыться, мыться и еще раз мыться! Кстати, записать надо обо всем этом, чтобы выучили назубок!»

– Пали, цыганская твоя душа, поди сюда! – закричал я, остановившись у строя. – Грамотой, говорят, владеешь? Хорошо! Садись и пиши. Что? Что скажу, то и пиши. Назовем все это дело красиво – Воинский артикул морского пехотинца. Написал? – Цыган старательно, высунув от усердия кончик языка, выводил буковицы. – Первый пункт о телесной чистоте. А вы, коли служить желаете в морской пехоте, слушайте внимательно и на ус мотайте.

В этот момент я и не думал претендовать на лавры создателя военного законодательства. О таком должна голова болеть у генералов и генералиссимусов, считал я. Мне же сейчас нужно было небольшое и понятное наставление для солдат, где бы четко и на ясных примерах показывалось, что такое хорошо, а что такое плохо. Замахиваться на что-то глобальное у меня и в мыслях не было. Правда, история рассудила иначе.

– Морскому пехотинцу тело надлежит держать в чистоте. Как говорил генералиссимус Сув… Хотя не важно, кто говорил. Главное, в здоровом теле – здоровый дух. – Я остановился напротив одного из самых чумазых мужиков и со вздохом отвернулся. – С утра умываться холодной водой! Полоскать рот, зубы чистить щеткой! Перед едой обязательно мыть руки! Что гогочете, как гуси?! Грязью обросли, словно свиньи! С грязи все болезни! Слышите?! С грязи вши, блохи, клещи, чесотка, желтуха и много всякого другого плохого добра! В грязи водятся микробы, такие маленькие жучки, что разносят болезни… – Я опять начал заводиться. – Пали, чернильная твоя душа, пиши! Все пиши, до единого слова!

Краем глаза я заметил, как из толпы претендентов, усиленно отплевываясь, отошла пара-тройка типов.

– Мыть не только руки, но и еду. Нечего грязное в рот пихать, – разгоряченно вещал я. – Продукты, что идут в общий котел, надлежит мыть с особым тщанием.

В какой-то момент я замолчал, набирая побольше воздуха в грудь. В голове еще роилось множество мыслей про организацию единой поварской службы, про кухни на колесах, про проверку качества продукции… Однако, когда мой взгляд встретился с глазами мужиков из передней шеренги, я сдулся, как надувной шарик. С воздухом из меня ушел и напор, и уверенность. «Гоблин, я гоблин! Кому я тут вещаю?! Этому бомжеватому бичу, который под нечесаными космами наверняка скрывает выжженное клеймо висельника. Рядом с ним стоит еще парочка таких же, которым до лампочки мои разглагольствования про какой-то порядок и строгие правила. А сколько тут еще таких же? Сколько реального сброда собралось в морпехи? Они же, получив форму и оружие, прирежут ночью своих командиров и сбегут куда-нибудь подальше. Здесь же, дай бог, половина тех, кто еще может сгодиться для меня. Остальных просто гнать надо поганой метлой!»