Владислав Власеч - «Не стояли звери около двери...»

Вспотевший от усердия бедняга старлей что-то бубнил себе под нос о моей гражданской ответственности, о чувстве советского патриотизма и прочей белиберде, когда входная дверь чуть скрипнула и в кабинет вошел стройный, высокий мужчина среднего возраста.

- Товарищ полковник, разрешите доложить... -Свиридов вскочил на ноги, собираясь отрапортовать, но вошедший отмахнулся от него, как от назойливого насекомого, и распорядился:

- Оставьте нас вдвоем, товарищ старший лейтенант.

Свиридова словно корова языком слизала. Мухой вылетел в коридор и даже не пикнул.

Мужчина присел на краешек письменного стола прямо напротив моего стула и воззрился на меня своими темно-карими глазами. Взгляд у него был пронзительный, острый и чуть ироничный. Честное слово, у меня даже побежали мурашки по спине от этого его взгляда. Наверное, именно так чувствует себя кролик, на которого в упор смотрит удав. Я беспокойно заерзал на стуле.

- Не волнуйтесь, Николай Львович, - голос незнакомца прозвучал мягко и успокаивающе. Он явно заметил мои телодвижения. - Нам с вами предстоит еще множество бесед. Надеюсь, что очень приятных бесед. И на интересные нам обоим темы.

- А я и не волнуюсь, - я пожал плечами с деланным безразличием, хотя у самого мурашки строем замаршировали вдоль позвоночника. По сравнению с кутенком Свиридовым в моем новом собеседнике чувствовался матерый волкодав. Просто гигантских размеров волкодавище с огромными стальными челюстями. - Что же касается бесед, то я все, что знал уже рассказал следователю старшему лейтенанту Свиридову...

- Знаю, знаю, - закивал он. - Я читал ваши показания. Вы очень подробно все изложили. И честно. Будь я судьей, я бы освободил вас прямо в зале суда. Вы абсолютно невиновны с точки зрения буквы закона.

Я навострил уши. Это было что-то новое в скрипучем и неторопливом механизме следствия по моему делу. Следователь Свиридов, напротив, изо всех сил пытался уверить меня в том, что я конченый прожженный антисоветчик и отщепенец.

- Простите, а вы кто? - поинтересовался я. После тупого и ограниченного Свиридова новый собеседник -хоть и волкодав по своей сути - явно располагал к себе. Даже внешне.

- Ах, да! Я забыл представиться, - он поднялся с краешка стола, прошелся по комнате и остановился у зашторенного окна. - Я - полковник ПГБ Синицкий. Но для вас я - Павел Петрович.

Костюм на нем был темно-синий, дорогой. Брюки отглажены, без единой складочки. Безукоризненно белая рубашка. Модный галстук в широкую полоску с золотой заколкой.

- Очень приятно, - фыркнул в ответ я. Представил, каким убожеством выгляжу сейчас я в засаленном свитере и мятых спортивных штанах по сравнению с этим джентльменом из органов. - Не считаете ли, гражданин полковник, что заявление о моей невиновности из ваших уст звучит, мягко говоря, странно? Хотя бы на фоне того дела, которое упорно шьет мне ваш подчиненный Свиридов?

- Не считаю. - Он уселся на один из стоявших в ряд около окна стульев и вытянул ноги. Туфли у него были тоже не из дешевых, да еще и начищены до зеркального блеска. - Повторяю еще раз: с точки зрения советского законодательства, Николай Львович, вы абсолютно невиновны.

Синицкий сделал паузу и продолжал:

- Но есть еще то, что выше закона. Партийная целесообразность. Государственная необходимость. Политические реалии. Слыхали о таких зверях?

Я горько усмехнулся в ответ и кивнул. Виновен человек или не виновен, в нашей стране давно уже решали не судьи, а партийные органы. Точнее, высшая партийная номенклатура - аппарат ЦК партии и Политбюро.

- А посему свой срок тюремного заключения вы неминуемо получите. Моя же задача - сделать так, чтобы этот срок оказался минимальным. И почти для вас неощутимым.

- Понятно, - я поморщился. Да, товарищ полковник мягко стелет, да жестко спать. - И за эту услугу с вашей стороны я, конечно, должен сдать все наши пароли и явки...

- Какая чепуха! - он расхохотался. - Мне совершенно не нужны ваши пароли и явки, Николай Львович! Тем более, что никаких паролей и явок в вашем писательском кругу вовсе и не было!

- Ваш подчиненный Свиридов придерживается иного мнения, - осторожно заметил я.

- Свиридов туп от рождения, - на лице Павла Петровича обозначилась брезгливая гримаса. - Мне не нужны ваши пароли и явки. Ни настоящие, ни выдуманные. Мне нужны лично вы, Николай Львович. Точнее говоря, мне нужны ваши книги, ваши романы, рассказы и повести.

- Никогда не думал, что в ПГБ найдутся почитатели моего творчества. - Я скептически хмыкнул и покачал головой.

- Тем не менее, таковые нашлись. - Он снова устремил на меня свой пронзительный взгляд. - Я полагаю, что ваше творчество, ваши книги очень полезны для нашей страны, Николай Львович.

«Играет, сукин сын, - подумал я. - Решил со мной поиграть, как кот с пойманной мышкой! Только зачем? Не мытьем так катаньем заставить меня развязать язык? Гм, а что мне ему сказать, если я ничего не могу сказать? Если я ничего не знаю? Я просто пишу книги... А если попробовать ему чуть-чуть подыграть? Потянуть время?»

- Опомнитесь, Павел Петрович! - Я впервые решился назвать его по имени и отчеству. - Если руководство ПГБ узнает о ваших литературных вкусах, не сносить вам головы! Боюсь, что ваша служба на Лубянке окончится очень быстро!

- Поверьте, мне увольнение не грозит, - Синицкий пренебрежительно взмахнул рукой. - И карьерному росту увлечение вашими книгами тоже нисколько не помешает. Я готов доказать любому замшелому партийному чиновнику, что ваше литературное творчество работает на общее дело. На построение коммунистического общества в нашей стране.

- Вот как? Интересно... - Я изобразил на лице заинтересованность. - Ну, а мне самому вы не могли бы это доказать? А то после бесед с вашим младшим коллегой Свиридовым я уже как-то привык относить себя к тем, кто стоит по другую сторону идеологических баррикад...

- И совершенно напрасно. - Он откинулся на спинку стула, явно готовясь к длительному разговору, и проникновенно начал:

- Ваше творчество очень ценно для нашей идеологической партийной работы в массах, Николай Львович. И особенно, в молодежной среде. Нет, ваши повести и рассказы, конечно, не являются переложением на литературный язык материалов съездов и пленумов ЦК КПСС, - как у некоторых ваших обласканных Советской властью коллег. Да, ваши произведения достаточно ершисты. Да, многие из них даже остро

критичны по отношению к нашим нынешним реалиям. Но...

Он сделал паузу, словно мысленно пытался тщательно подобрать и выстроить слова, а потом продолжил:

- Знаете, а ведь вас совершенно напрасно причисляют к литературной школе братьев Строгановых, Николай Львович. Нет, формально вы, конечно, с ними. Участник литературных семинаров. Всех этих подпольных «Аэлит» и «Звездных мостов», семинаров и конкурсов. Ученик, одним словом. И даже очень талантливый ученик. Но если копнуть глубже... Если взглянуть на вас с другой стороны... Вы ведь совсем другой, Николай Львович. Вы наш. Вы глубоко советский человек.