Николай Коростелев - Храм Юнисы [litres]

Фельдман не находил себе места. Кипя от злости за проявленную перед корнетом слабость он всё больше и больше накручивал себя.

– Молокосос! Да как он смел дерзить мне! Как он мог позволить в таком тоне разговаривать со мной? – распалялся чиновник, забыв о причине, заставившей корнета вызвать его на дуэль. – Какая к чёрту дуэль? Да я его в бараний рог…

Нужно срочно ехать к Сергею Вячеславовичу, чай родственник, – вспомнил он об Ивантееве. – Невместно нашей семье сносить такую обиду, – перенеся на всю семью собственное унижение, мстительно решил Фельдман.

Пролётка с чиновником, распугивая немногочисленных прохожих, подлетела к зданию жандармерии.

Начальник жандармского управления по городу Уссурийск-Никольский, штабс-капитан Ивантеев, был занят. Получив предписание доставить пленного хунхуза во Владивосток, он не хотел никому перепоручать это дело.

– Надо же! Повезло! – тихо радовался Ивантеев. – Наконец-то в наших руках оказался сам Старик Линь. Почти два года я гоняюсь за ним, а тут такая удача!

Это не может остаться без внимания полковника Смирнова, и значит, доставить Старика Линя во Владивосток должен я, причём лично. Пора напомнить начальству о себе. А то можно навечно остаться в этом Богом забытом Уссурийске. И поэтому что? Нужно как можно ближе держаться к корнету.

Похоже, Гродеков ему благоволит. Даже вызвал к себе с личным докладом.

В это время дверь его кабинета с треском распахнулась, и в неё влетел разъярённый Фельман:

– Сергей! – закричал он с порога, – Сергей, ты представляешь!? Сейчас меня! Всю нашу семью! Тебя! Посмел оскорбить какой-то молокосос корнет! Он, он вызвал меня! Представляешь? Меня! На дуэль! – и сбиваясь, перескакивая с одного на другое, брызгая слюной, стал повествовать свою версию небывалого оскорбления его, заслуженного и всеми уважаемого человека, назначенного на должность самим помощником начальника управления министерства финансов по Приамурскому краю господином Верёвкиным! – Он меня! Он нас! – взвизгивал чиновник. – Надо его в бараний рог! На каторгу! – разошёлся Яков Силантьевич.

За словесным поносом он не обратил внимания, как багровеет лицо штабс-капитана. Ивантеев навис над родственником, схватил его за шкирку, встряхнул, как нашкодившего щенка, и, подтянув к лицу, зло прошипел:

– Ты, гниль подзаборная, падаль чернильная, совсем нюх потерял?

Прикрываясь моим именем так оборзел, что вообще перестал берегов замечать?

Меня! Тебя! Семья…я, – передразнил Фельдмана Ивантеев. – А ты знаешь, что этот корнет с двадцатью казаками в пух и прах разнёс до зубов вооружённую банду хунхузов? Предотвратил разгром Михайловки, спас жизни десятков переселенцев и строителей КВЖД? Захватил и обезвредил одного из самых опасных главарей китайской религиозной секты, которая покушалась на устои Российской империи в нашем крае? Да его на завтра сам Гродеков к себе пригласил! За такие подвиги ему как минимум внеочередное звание и «Георгий» полагается, а ты, паскудник, решил мне героя опорочить? Государева слугу поносить? Да ещё и нашим родством прикрываешься?

Гниль помойная! Да я тебя сам лично вот этой рукой, – Ивантеев сунул под нос родственничка крепкий кулак, – на каторгу наряжу! Понял? Пшёл вон отсюда!

На Фельдмана стало страшно смотреть, он съёжился и побледнел. Залысина на голове покрылась каплями пота, пухлые руки задрожали. Он рухнул на колени и запричитал:

– Серёжа! Серёженька! Да как же, я же не знал! Прости! Научи, что делать! Не выдай! Спаси! Христом Богом прошу, помоги, – завыл он.

Ивантеев брезгливо отдёрнул руку, к которой тянулся слюнявыми губами чиновник.

– Встань, не позорь себя, и так нагородил – не разгребёшь. Слушай сюда! От дуэли тебя не спасет никто: ни я, ни комендант города, ни твои хабаровские покровители. Корнет тебя любым оружием съест и не поперхнётся. Не перебивай, – махнул рукой Ивантеев на пытавшегося возразить чиновника. – Единственный выход для тебя – перед ним извиниться. Лучше публично, чтобы все видели, что ты признал неправоту и, как ответственный, – слово ответственный жандарм особенно подчеркнул, – и, как ответственный государственный чиновник, приносишь искренние извинения боевому офицеру.

Это лучше сделать сегодня, пока о конфликте не стало известно во Владивостоке. Если скандал докатится до губернатора, то от дуэли это может и спасёт, но чина и места своего ты лишишься и это как минимум.

Сегодня вечером, – продолжил Ивантеев, – в здании офицерского собрания соберутся офицеры города. Все хотят послушать о героических похождениях корнета и его казаков, так сказать, из первых уст. Вот тебе и место, и повод.

Фельдман, соглашаясь, быстро закивал:

– Всё, всё сделаю, как ты сказал, Сергей Вячеславович.

– Иди, Яков, иди. Без тебя дел – выше крыши, – а про себя подумал, – мне только дуэли не хватало.

Штабс-капитан и впрямь был очень занят. Корнет Лопатин, не зная того, сделал ему воистину царский подарок в виде Старика Линя и других пленных.

Выросший в небогатой семье учителя гимназии, он с детства грезил военной карьерой. По окончании гимназии он уговорил отца отдать его в кадетский корпус. Учёба давалась легко, сказывалась хорошая база знаний и личные занятия с отцом. В отрочестве любознательный Сергей очень любил читать, а у его родителя была большая библиотека. Вот подросток и зачитывался приключенческими и детективными романами. Он просто грезил героическими сражениями и карьерой блестящего офицера.

К окончанию кадетского корпуса повзрослевший и утративший детский романтизм юнкер Ивантеев понял, что без высокого покровительства или протекции сверху в армейских кругах ему ничего не светит. В лучшем случае отправят на Кавказ или ещё какую тьму тараканью.

Перспектива провести жизнь в глухом ауле не прельщала, и он яростно вцепился в учёбу. Как результат – диплом с отличием. Это давало хоть мизерный, но шанс на хорошее распределение.

За месяц до выпуска его вызвал к себе начальник кадетского корпуса.

К удивлению юнкера, в кабинете вместо генерала Анненкова, начальника их учебного заведения, он увидел жандармского полковника с роскошными седыми усами. Доложив о прибытии, Сергей замер в ожидании.

– Юнкер Ивантеев, – начал без предисловий жандармский полковник, – моё имя Федор Петрович Полищук. Я полковник третьего отделения политической полиции Министерства внутренних дел Российской империи или, как принято нас называть в определенных кругах, старший офицер особого жандармского корпуса политического сыска. Наше управление подбирает для себя будущих кадровых сотрудников из числа выпускников военных учебных заведений. Я ознакомился с личными делами юнкеров вашего кадетского корпуса, и меня заинтересовали вы. Успехи в учебе, активность и целеустремленность делают вам честь. И это именно то, что нам нужно. Я уверен, что эти качества помогут вам добиться блестящей карьеры в нашем ведомстве. После окончания учёбы я предлагаю вам службу в жандармском корпусе политического сыска. Поверьте, это хорошее предложение. В отличие от армии, у нас вы можете рассчитывать на блестящую карьеру за личные заслуги, а не по протекции. Хотя протекция и у нас в ходу, – хмыкнул он. Для обдумывания моего предложения даю неделю. О своём решении уведомите штабс-офицера вашего кадетского корпуса, полковника Вирса. Вопросы? Свободны!