Андрей Булычев - Унтер Лёшка

– Егоров, за мной! – крикнул пробегающий рядом с десятком егерей Кутузов, и Лёшка рванул что есть сил за ним.

Первыми на вал они влетели с ним вместе. Всё было как в каком-то замедленном кино, Лёшка действовал как на автомате, мозг просто не успевал осмысливать всё то, что делало его тело, запечатлевая всё вокруг какими-то рваными обрывками. Выстрел в упор в набегающего турка, перехваченным за дуло штуцером он, как дубиной, ударил подскакивающего и что-то истошно орущего воина в светлом тюрбане. Тяжёлый приклад ударил его в середину лица, там что-то противно хрустнуло, а перед Лёшкой уже был новый враг, норовивший его срубить саблей. Лёшка уже никак не успевал отбить её, но янычар вдруг переломился пополам и упал навзничь – чья-то пуля нашла врага. Перед Лёшкой выскочил Савушка с дымящейся из ствола фузеей и что-то проорал ему задорное. Внезапно его ноги подкосились, и он, как-то так по-детски удивлённо и обиженно глядя на Алексея, завалился на бок.

Кутузов отбивался шпагой сразу от двух врагов, Лёшка закинул бесполезный штуцер за спину и выхватил одновременно оба пистолета. Бах! Бах! – один соперник майора пошатнулся и, прикрывая раненый бок, медленно отступил назад, а прямо в ноги Алексею упал подбегающий с каким-то флажком на древке копья здоровенный турок.

– Вал наш, вперёд, ребята! – заорал Кутузов и побежал вперёд, а за ним катилась волна уже подоспевших гренадёр. Полковник Миллер возглавлявший колонну был убит и солдат возглавил подполковник Репин. С валов ожесточённая схватка постепенно начала переходить на улицы и дома внутри крепости.

– Плутонг, стой! – скомандовал Лёшка. – Заряжай! Огонь в двух шеренгах, по готовности!

Позиция ведения огня с валов была идеальной! Гренадеры, скатившись с вала, бились теперь в рукопашной с подоспевшим к месту прорыва турецким резервом, и противника теперь можно было поражать меткими выстрелами на выбор.

Хлоп! Хлоп! Хлоп! – раздались одиночные выстрелы успевших перезарядить фузеи. Первая шеренга била с колена, а вторая – стоя. Егерская фузея была короче мушкетёрской, быстрее заряжалась, да и навык обращения с оружием у егерей был на порядок выше, чем в строевых ротах, поэтому темп стрельбы поднялся до четырёх, а у кого-то даже и до пяти выстрелов в минуту. Пока стрелки выпустили по десятку пуль, Лёшка сделал только один-единственный выстрел – в того, самого дальнего турецкого офицера, что истошно выкрикивал команды из-за спин своих солдат, прикрываясь перевёрнутой повозкой. Осман, размахивая булавой с каким-то хвостом на ней, чуть вышел из-за укрытия, и Лёшка плавно выжал спусковой крючок. Того аж развернуло ударом пули, и он упал на руки двух своих телохранителей. «И то хлеб», – подумал Лешка, вколачивая очередную пулю в дульный срез.

Гренадёры отбили натиск османов и погнали дрогнувшего врага в кривые улочки крепости. К нему постоянно подходили подкрепления, снятые с других участков крепостных стен и валов. И схватка опять приняла ожесточённый характер. Драться приходилось буквально за каждый дом, баррикаду и метр улицы, но наши воины прорубали себе дорогу к главной цитадели. Части прорыва начали получать подкрепление извне. Всё новые войска через пробитые валы и бастионы вступали в Бендеры. Вторая волна мушкетёрских полков укрепила гренадёрские порядки, и русские усилили свой натиск.

Лёшка подхватил фузею, выпавшую из рук Ермолая, турецкая пуля пробила насквозь его плечо, вырвав огромный кус мяса на вылете. Кость у егеря не была сломана, а вот кровь сейчас шла очень обильно, ещё минут десять, и если её не остановить, то Ермолай однозначно покойник. Они с Макарычем привалили солдата к стене дома, положив ему под поясницу какую-то валявшую тут же тряпичную рухлядь.

– Держись, ты только держись, Ермолка, мы тебя не бросим, не боись! – успокаивающе внушал раненому Лёшка.

Взрезав кинжалом камзол и исподнее, он перетянул плечо узким кожаным ремешком как можно туже над раной, а саму её пролил водкой, присыпал сушёным тысячелистником и затем плотно перебинтовал рулончиком бязи.

– Макарыч, ты давай беги к нашим, а я сейчас, две минуты и тоже за тобой поспешу! – капрал кивнул и бросился в ту ближайшую кривую улочку, откуда сейчас слышался рёв битвы.

– Ну всё, держись, Ермолай, через пару часов, если мы к тебе не подоспеем, ты сам вот этот ремешок сними, это чтобы рука без крови не отмерла, и вот ещё, на тебе, хлебни сам, – и Лёшка влил ему несколько добрых глотков водки в горло. – От шока на поле боя – самое то!

Лёшка подхватил егерскую фузею раненого, перезарядил её и рванул вдогонку за своим плутонгом.

Почти вся пехота армии приняла участие в сражении. Панин был опытным военачальником, и, бросив основные силы в прорыв, он позаботился также о тыле и о своих флангах. В траншеи были посажены спешенные карабинеры, гусары и казаки, волонтёры и нестроевые из обозных команд, все, кто не принимал участие в непосредственном штурме крепости, заняли окопы. Именно это и спасло русскую армию, когда всё рассчитавший Эмин-паша бросил в отчаянную вылазку на левый фланг свой отборный полк янычар и более чем полторы тысячи такой же отборной конницы. Турки порвали первую нить обороны русских и начали заходить штурмующей армии в тыл. В траншеях закипела отчаянная битва. В это время с валов опасность увидел полковник Фелькерзам и бросил своих егерей на защиту русских позиций. Его примеру последовали и другие командиры. Генерал Эльмпт собрал все те силы, что были расставлены вокруг крепости, и тоже кинул их на прорвавшегося противника. Канониры развернули пушки с задней параллели и открыли огонь по нападающим в упор, ближней картечью. Турки были атакованы со всех сторон, дрались они отчаянно, но замысел их командующего провалился. Видя, что вылазка не удалась, османы попытались прорваться в сторону Аккермана, но было уже поздно. Их конницу истребили всю, часть же пехоты захватили в плен, а основную часть уничтожили.

Лёшка всего этого не знал и прорывался со своим подразделением по узкой улочке к центру города, где высилась главная цитадель крепости. Улицу пробивали штыками гренадёры и мушкетёры строевых рот, а егеря их поддерживали своим жалящим и метким огнём.

– Сержант, угомоните тех вон, в доме, моих вон пятерых уже из него завалили, – проорал в грохоте боя высокий капитан в гренадёрской форме, указывая на большой кирпичный дом, стоявший на повороте улочки. Из его узких окон, как из крепостных амбразур, часто били турецкие мушкеты и фузеи. А перед этим домом уже лежали мёртвыми или корчились в муках с десяток русских солдат.

– Да бьём, бьём, вашблагородие, – ответил ему в сердцах Лёшка. – Только они же укрыты больно хорошо, не подстрелишь их просто, так, как в поле. У вас гренады-то хоть есть с собой? – и он с надеждой посмотрел на офицера. – Сейчас бы в окна закинули, а там бы уж перекололи всех.