Андрей Булычев - Унтер Лёшка

– Всё, братцы, последний рывок нам остался, – объяснял Лёшка товарищам, очищая ствол штуцера от порохового нагара. – Ещё три-четыре версты, и мы уже у своих, продержаться только нам надо. Давай, Кудряш, забирай с собой турка, всех наших раненых, прапорщика и проводников и бегом на поляну к гусарам, а мы вас здесь, на этом редколесье, прикроем. Всем зарядиться! – и Алексей сам начал засыпать порох из патрона.

Неподалёку мелькали серые фигуры. Вот одна вышла из-за ствола и, оглядев редкий лес впереди, махнула кому-то сзади, и тут же человек десять турок выскочили на небольшую прогалинку. Лёшка прицелился и нажал на спусковой крючок.

Бах! – и турок с длинным ружьём упал на снег. Бах! Бах! Бах! – раздался ружейный залп, и несколько фигур так же застыли на снегу. Лёшка вскочил и, перебежав за спину шагов на пятьдесят, начал перезарядку. Что-то мелькнуло сбоку, и он, присмотревшись, увидел несколько фигур, заходящих егерям в тыл.

– Ну вот и для тебя время пришло, – прошептал он, вытаскивая из патронной сумки единственную свою гренаду из тех, что сам обделывал перед самым выходом. Прокравшись и затаившись за толстым стволом, Лёшка выбил кремнем искры в штуцерном замке и, раздув трут, поджёг фитиль гренады.

Бабах! – грохнул взрыв, и раздался истошный вой раненного осколками турка. На Лёшку кинулось сразу трое, он выхватил пистолеты и разрядил их в упор.

«Всё! А третий сейчас меня зарубит», – промелькнула мысль.

Бах! – раздался сзади фузейный выстрел, и турок с обнажённой саблей упал у самых Лёшкиных ног.

– Ляксей Петрович, ну как же вы так неосторожно-то! – причитал Никитич, приподнимая со снега своего воспитанника. – Никак взрывом оглушило вас, бяжим скорее отсюда, басурмане вон как дуро-ом прут. Бяжи-им!

Егеря отстреливаясь, откатывались всё дальше к северу. Через час, потеряв пятерых убитыми, они догнали Кудряша с его командой и теперь уже все вместе выбежали из-под полога леса на опушку. Перед ними шагах в ста стояло несколько сотен всадников верхами.

– Ё моё, цельный гусарский полк прислали! – матюгнулся Федька, и команда из последних сил бросилась к своим.

– Шашки наголо, руби их всех, круши-и! – раздался крик бравого полковника, и конная лава, обтекая маленький островок из егерей, ринулась на выбегающих из леса турок.

– Пишчевич Семён Степанович, Ахтырский гусарский! – представился чернобровый, с глазами навыкате гусарский полковник. – Это из-за вас тут столько суеты? – и он посмотрел на стоящую перед ним грязную, в оборванных красно-серых балахонах команду. – Кто старший тут, вы? – и он посмотрел на усталого до предела прапорщика.

– Прапорщик Милюткин, ваше высокоблагородие, – представился тот, – картограф штаба армии. Но старший команды – это сержант Егоров, – и он кивнул на молодого егеря.

Полковник перевёл взгляд на стоявшего рядом с прапорщиком унтер-офицера.

– Это ваши люди, сержант, так турка взбудоражили?

– Так точно, вашвысокблагородие! – рявкнул с усердием тот. – Выполняли задание командующего армией. Из Журжи захвачен первый помощник коменданта по фортификационным работам, в чине полковника, со всеми своими бумагами. Уничтожено около сотни турок и татар. У нас потери – семеро, шесть человек ранены, но все, кроме одного, в строю.

– Ого! – удивился Пишчевич. – Цельный османский полковник из инженеров?! Так что стоим-то! Ротмистр Гущинский! – и он подозвал к себе уже знакомого Лёшке офицера. – Этого толстяка с прапорщиком из штаба – на коней и быстро, стрелой в Бухарест к самому командующему! Всё! Исполнять!

И сотня гусар уже через минуту летела на север.

– А вы пока отдышитесь, ребята. Сколько по снегам-то лазили? – спросил с участием полковник, наблюдая, как Лешка, сам перепачканный в крови, перевязывает рассечённый лоб Тимофею.

Алексей на миг задумался и потом ответил со вздохом:

– Да суток шесть с половиной вроде будет, а такое чувство, вашвысокобродие, что цельный месяц уже прошёл…

Через день, к вечеру, егерская команда прибыла к месту постоя. А наутро Лешка, не успевший ещё как следует отдохнуть после таких трудов, был вызван к Куницыну.

– Егоров, к двум часам, после обеда, ты со всей своей командой, что была в поиске, вызваны в штаб армии. Так что приведите себя в порядок и взбодритесь, – отдавал распоряжение поручик. – Предписано всем вам там иметь вид опрятный и каждому блистать благонравием и всевозможной учтивостью. Особливо подчёркнуто, что Егорову привести себя в полный порядок и быть пред командующим по всей предусмотренной уставом форме, а также при знаках различия и при шпаге. Всё, Егоров, иди готовься, мне вон опять головная боль из-за тебя. По секрету шепнули, чтобы я новых людей себе в команду подыскивал. Учишь, учишь бездельников, а их потом забирают от тебя, – ворчал по привычке Фёдор Семёнович.

– Братцы! Нам дано пять часов на приведение себя в парадный вид, – стоя пред своей командой объяснял им обстановку Лёшка. – Вычистить всё как следует и самим вымыться так, как будто вы на принятие присяги готовитесь. Сам командующий будет нас проверять, а особенно как ты эти букли у своего парика накрутил и косу напудрил, Федька. Так что смотри, по первое число попадёт, если ему твоя коса не понравится!

Через пять часов строй из четырнадцати егерей стоял на площади перед зданием штаба армии. И сбоку от него стоял унтер-офицер егерской команды Апшеронского пехотного полка, старший сержант Егоров Алексей. Или как его звали ещё совсем недавно промеж себя обер-офицеры полка, по-простецки, коротко – наш унтер Лёшка!

Осенью 1768 года османский великий визирь пригласил к себе русского посла Обрескова Алексея Михайловича, обошёлся с ним крайне оскорбительно и приказал заключить его в Семибашенный замок. По османскому обычаю это означало объявление войны.

Турецкая Порта, стремясь получить Подолию, Волынь и всё Северное Причерноморье, развязывая войну, сама же и обвиняла в разрыве Российскую империю. Россия, по её словам, неоднократно нарушала ранее заключённые между странами трактаты, строила свои крепости вблизи турецких границ и постоянно вмешивалась в дела Речи Посполитой, ограничивая там вольности поляков. Также якобы русские войска или же подданные России из казаков разорили турецкое поселение Балту.

В ответ на арест посла Екатерина II объявила войну Турции и обратилась с циркулярной нотой к европейским дворам, в которой старалась объяснить справедливость и правоту русской политики, указывая на вероломность Порты, подстрекаемой противниками России.

В ходе боевых действий за 1769 и 1770 годы турецкие войска были выбиты из-за Прута, Днестра и Дуная. Сухопутные армии османов потерпели сокрушительное поражение в сражениях при Хотине, Рябой могиле, Ларге и Кагуле. Были взяты все турецкие крепости на левом берегу Дуная, кроме Журжи. На море, в Чесменской бухте, русской первой эскадрой Средиземного флота был сожжён практически весь боеспособный турецкий флот.