Олег Воля - Русский бунт. Шапка Мономаха

Никитин и мой камердинер Жан за прошедшие дни проверили прежний персонал дворца и половину повыгоняли. Вакансии они заполнили надежными солдатами из моих полков. Старших поваров менять не стали, но с ними переговорил не только Никитин, но и мои тайники. Так что запуганы повелители поварешек были до икоты. Я во все эти дела не вмешивался. Люди взрослые. Задачу понимают. Ответственность осознают.

Озадачив Жана необходимостью организовать пир за четыре часа, я отправился в сокровищницу, прихватив с собой Новикова и дворцового кастеляна — старичка с изумительным именем Галактион.

Традиционно в Грановитой палате вокруг центрального столпа во время пиршеств всегда сооружался своего рода стенд или буфет, на который выставляли всевозможные ценности из сокровищницы. Как правило, это была посуда. Вот выбором этого драгоценного декора мне и предстояло заняться.

Разумеется, Оружейной палаты ещё не существовало. На ее месте все еще стояли палаты Конюшенного приказа. Сокровища хранились в специальных палатах самого дворца в подклете.

При входе несли пост несколько казаков, вскочивших с лавки при виде меня. Один из них, самый сообразительный, сразу запалил лампу и подсветил старичку кастеляну замочные скважины. Дверь с протяжным скрипом отворилась, и во мраке заблестело золото и серебро. Это блики света упали на сложенные прямо при входе доспехи, шлемы и прочую боевую амуницию. Появилась вторая лампа в руках Никитина, и стало лучше видно.

— Посуда в следующем помещении, а это посольские дары, — прошамкал старичок. — Тут есть и персидские, и османские, и польские, и немецкие. Есть и трофеи разных лет, но больше всего от смутного времени осталось. Государь Петр Алексеевич велел все это выставить в арсенале, но тот все достроить и не могут. То крыша рухнет, то пожар. Так и лежат тут все эти брони.

Я остановил кастеляна, взял из его рук фонарь и принялся разглядывать удивительно красивые образчики оружия.

— К посуде не пойдём, — решил я. — Украсим палату доспехами.

— Как так? — удивился старичок. — Всегда же посудой украшали.

— Ну, будет новая традиция, — пожал я плечами и перевел тему разговора. — Покажи ещё шапки царские.

Мы миновали несколько дверей и оказались в комнатке с стеллажами, на которых, накрытые тканью, лежали царские венцы.

Я поочерёдно брал их в руки и любовался. Галактион комментировал:

— Это мономахова шапка, старейшая. Ею все цари венчались до Петра. От самого ромейского императора Константина дар. А сам Петр венчался вот этой, новодельной, «второго наряда».

Кастелян показал на шапку поменьше и чуток попроще.

— А почему? — влез с вопросом Никитин.

— А потому что мономаховой шапкой венчался Петров соправитель Иоанн. Он ведь старше был.

Я продолжал по очереди брать в руки реликвии, а Галактион комментировал:

— Это шапка Казанская. Иван Грозный повелел сделать после покорения Казанского ханства. А это его же Астраханская…

Шапок было несколько — Сибирская, две Алмазные — повседневные. Кроме того, хранилось несколько богато украшенных царских шлемов-«иерихонок» и женских диадем. Из некоторых украшений драгоценности были кем то выковыряны. Я указал на это, и старичок с тяжелым вздохом ответил:

— При Анне Иоанновне и Елизавете Петровне такое часто бывало.

Осмотрел я и скипетры с державами, коих тоже было несколько. Хотя главные были, конечно же, в Петербурге. Тут же хранились и цепи с парадными одеяниями, и меч со щитом, выбранные Елизаветой в качестве государственных регалий. В общем, глаза от блеска драгоценностей уже слезиться начали. И я решил закругляться.

Никитин с Галактионом пошли организовывать манекены для отобранных доспехов, а я в сопровождении секретаря, Новикова, Радищева и Челищева решил наконец посетить Воспитательный дом. Огромное здание на берегу Москвы-реки внушало уважение и разжигало любопытство.

В мое время, после того как в девяностые отверзлись шлюзы и на головы граждан хлынул мутный вал всевозможных исторических разоблачений, про Воспитательный дом я читал много нехорошего. И смертность там была сто процентов, и опыты над детьми проводили бесчеловечные. В народе его называли «Вошь-питательным», и сиротам попасть туда было за каторгу. А то, что Воспитательный дом был постоянным и стабильным поставщиком оспопрививательного материала — факт, подтвержденный документами. Само собой, именно дети и были питательной средой для препарата. В общем, к этому заведению у меня было некоторое предубеждение.

Наш визит был для администрации полной неожиданностью. Обер-директор заведения Насонов отсутствовал, и экскурсию по дому нам организовал главный врач Эрих Кауфманн. Он же и отвечал на мои вопросы. Остальной персонал и воспитанники в основном с любопытством глазели на меня и помалкивали.

— Сейчас на попечении находится тысяча сто двадцать три ребенка обоего полу. Персонала числится двести сорок человек, но не все постоянные. Кормилиц не хватает остро, и оттого правильного питания детям обеспечить мы не в состоянии. Кормим молоком коровьим и козьим, но, — доктор развел руками, — выживает в лучшем случае один из десяти.

— А не разумнее было бы принимать только таких детей, коих от материнского молока уже отлучить можно?

Спросил я и вызвал у доктора эмоциональную бурю. Судя по всему, он был человеком сострадательным и искренним. Он и поведал мне широко известную в это время истину, которая меня привела в некоторое смятение.

В крестьянских семьях дети, кроме нескольких первенцев, в основном мужского пола, чаще всего были не нужны и являлись лишь побочным продуктом удовлетворения похоти. То же самое касалось и приплода у прислуги в дворянских имениях. И ненужных детей просто морили. До сих пор, несмотря на существование «сиропитального дома», в Москве и округе ежегодно находят сотни трупов новорожденных младенцев. По всей России число загубленных младенцев точному подсчету не поддается, но это десятки тысяч ежегодно. Чаще всего детей губят с соблюдением приличий. Дают им простыть на морозе, кормят вместо молока хлебом или душат грудью во время кормления. Такие случаи даже не ведут к какому-либо наказанию. Кроме церковного покаяния.

И сколько бы ни грозили законы, сколько бы ни проповедовала церковь, ситуация не менялась. Надо отдать должное Петру Первому. В 1715 году он издал закон об учреждении «гошпиталей» для приема «зазорных младенцев», но закон действие возымел мизерное.

Попытка Екатерины навести порядок в этом деле была стимулирована ещё и ее прекраснодушными теоретическими рассуждениями о необходимости прослойки свободных просвещённых граждан. Грандиозный Воспитательный дом должен был выращивать и воспитывать это новое сословие от колыбели и до брачного возраста. Часть помещений этой домины предполагалось предоставлять выпускникам для проживания. Но, как я знал из истории, все идеи Екатерины обернулось пшиком, а большая часть помещений всегда стояла пустая. При Наполеоне тут разместились три тысячи раненых, при этом не потеснив воспитанников.