Олег Воля - Русский бунт. Шапка Мономаха

Жолкевский в сердцах предложил:

— Ну, если мы не можем быстро сделать ружья, давайте хоть дротики сделаем.

При этих словах у меня сверкнула идея. В свое время я интересовался римскими легионами (да кто ими не интересовался?), и встречалось мне описание метательного оружия легионеров поздних эпох. Они тогда массово отказались от пилумов в пользу более эффективных «плюмбат». Этот метательный снаряд представлял собой короткий, но острый стальной наконечник с свинцовым утяжелителем и деревянным оперенным хвостовиком. На каждого легионера приходилось по пять плюмбат. Метался он за хвостовик и летел на 50–60 метров. Причем если дротик на излёте практически полностью растрачивал сообщённую ему начальную энергию броска, то плюмбата даже на предельной дальности своего полёта сохраняла запас энергии, достаточный для того, чтобы поразить жертву.

Вот эту мысль я и высказал на совете. И моя идея встретила настороженный прием. Никто ничего подобного не видел, и требовалось сначала проверить. Договорились сделать это, как только изготовят партию таких снарядов.

Во время обсуждения более тяжелого вооружения Чумаков заверил меня:

— За пушки можешь не беспокоиться, государь. Расчеты обучены. Пороха и снарядов довольно. Баташевы весь мой заказ на шрапнели к малым калибрам выполнили, так что и в этом снаряде недостатка нет. А нам, судя по всему, против конницы много той шрапнели понадобится. Пушек полевых у нас сейчас сто двадцать семь, а тяжелых шестьдесят две. Те, что я в Волочек отослал, я не считаю, — добавил Чумаков. — Вот с чем плохо, так это с конским составом. Не хватает хороших лошадок. В пушечную упряжь-то не любую поставишь.

Обговорили и эту, совершенно негероическую, но жизненно важную тему. Это в двадцатом веке войны станут называть «войнами моторов», а здесь и сейчас войны — «гужевые».

Под занавес совещания я сделал накачку Новикову.

— Николай Иванович, я недаром вас на это совещание позвал. Печатное слово это четвертый род войск после пехоты, кавалерии и артиллерии. А возможно, и первый среди них. В ваших силах победить армию Румянцева еще до сражения. Так приложите все свои силы для этого. Я хочу, чтобы на пути наступления противника в каждом доме, даже в самой нищей деревне, в каждой церкви и даже на каждом заборе были ваши тексты. Наступающая армия должна на каждом шагу накалываться как конница на чеснок на листовки и афиши вашего ведомства. На нашей стороне правда, а она самое неотразимое оружие, используйте ее. Но если понадобится врать и очернять, не колебайтесь ни секунды. Мы все очень надеемся на вас.

Окончил я с пафосом. Новиков вскочил и воскликнул:

— Государь, все возможное я и мои люди уже делаем, но клянусь, мы постараемся сделать и невозможное.

Когда мои люди разошлись, я остался один на один с Суворовым.

— Ну, Александр Васильевич, каковы, по-вашему, у нас шансы?

Генерал хмыкнул и потер гладко бритый подбородок.

— Ну, если циферками мерять, то у вас все плохо. Но на войне циферки вещь не главная, — уклонился от ответа полководец.

Я не стал настаивать.

— Александр Васильевич, может, все-таки одумаетесь. Ваш воинский талант нужен России. А Россию теперь представляю я, а не Екатерина. К чему упорствовать?

— Во-первых, я присягал. И от присяги меня никто не освобождал. Во-вторых, я даже в мыслях не имею вести войска против моих сотоварищей.

— Скоро смута закончится. Ваши товарищи или присягнут, или покинут страну…

— Вы сначала победите! — отрезал Суворов и нахохлился.

Глава 13

Кузнецы под руководством Кулибина изготовили две тысячи плюмбат. Причем качественно. Не только отковали сами стрелки, но и насытили углеродом поверхность изделий, что сделало ее твердой и способной держать заточку, а затем заточили их до бритвенной остроты. На мой взгляд зря. Ведь ими еще предстояло научиться пользоваться. А в процессе обучения лучше бы, чтобы они были тупыми. Но тут уж не переиграешь.

На испытания плюмбат отправились в Крылатское и Татаровку, к Шванвичу. Излучина реки, где позже появится в моем времени гребной канал, представляла собой хороший полигон для новых полков. Правда, местные крестьяне были недовольны. Поля и покосы от маневров моих новобранцев, разумеется, пострадали. Но им из казны компенсировали потери.

Пока Шванвич и прочие военачальники сами примерялись к метанию этих предметов, мы с Соколовым и статским советником Петром Никитичем Кожиным отлучились к каменоломням.

Так уж геологически сложилось, что вокруг Москвы толкового камня, кроме известняка, практически нет. Единственное значимое месторождение как раз и располагалось у села Татарово, где весь девятнадцатый век активно добывали «дикарь», то есть песчаник. Непревзойденный материал для мощения улиц. Вот его-то я и распорядился начать добывать силами заключенных.

Соколов продемонстрировал мне длинный деревянный барак, наполовину погруженный в землю. Внутри было темно, как в погребе. Свет, проникающий из десятка отдушин, не в силах был развеять мрак. Никаких нар не было. Просто на полу лежали охапки слежавшейся и влажной соломы в качестве ложа.

— Вот тут мы разместили двести пятьдесят каторжников. Правда, сейчас уже двести двенадцать. Помещения для охраны и хранения инструмента у нас вон там, — указал Соколов на нормальные свежесрубленные избушки. — Работа начинается с рассветом и заканчивается с закатом. В полдень — обед горячий. Каша. На ночь мы всех запираем и кормим второй раз. Считаем каждое утро и каждый вечер по головам. Ежели кто выйти на работы не может, делает работу по бараку или дохнет. Как получится.

Я покачал головой. Мой глубоко укоренившийся гуманизм вопил дурниной, что это бесчеловечно. А новоприобретенный практицизм говорил — не учить местных дела делать. Победил гуманизм.

— Афанасий Тимофеевич, вы, будьте любезны, понапрасну народ не морите. Не так сложно обустроить лежаки в бараке. А оттого болеть будут меньше. И на кормежке не надо особо экономить. Люди ведь с камнем работают. Им силы нужны.

— С лежаками-то можно. Сам планировал распорядиться. А насчет кормежки все хорошо. На каждого по три фунта ржаного хлеба и круп полагается. Куда больше-то. Охрана, может, и приворовывает. Но это несущественно.

Мы подошли к краю котлована. Здесь, среди обнажившихся пластов песчаника, копошились люди. Стоял непрерывный стук молотков по шлямбурам и клиньям. Огромные куски песчаника кололи на несколько частей. А в финале несколько здоровых каторжан точными ударами заостренных кувалд ловко ломали крупные плиты на прямоугольные бруски будущих мостовых столицы.

Нашу группу заметили. Несколько заключенных побросали инструмент и побежали в нашу сторону с воплями: «Государь! Пощади! Позволь служить тебе, государь!».