Борис Конофальский - Башмаки на флагах. Том третий. Графиня фон Мален

А ехал он через весь город, и как раз через главную площадь, и по пути заскочил к штатгальтеру получить свои деньги по старому уже имперскому векселю. Штатгальтер не соврал, деньги он получил сразу, и пяти минут не прождав. Да, хорошо, когда о тебе знает император. Все-таки прав, прав был покойный епископ, да упокоит Господь его душу, что все будут целовать тебе руки, пока ты побеждаешь. Даже имперский заносчивый штатгальтер, родственник кого-то важного и влиятельного, и тот будет целовать и кланяться, коли ты на коне. Вышел он из приемной на улицу, передал мешок с деньгами Фейлингу, встал на солнышке. Еще не жарко, люди заполнили площадь, никто мимо него не проходит, не поклонившись, и здравия ему желают. Даже те, кто его не знает, и те кланяются на всякий случай. Он кивает всем, даже тем, у кого простое и бедное платье, даже мальчишкам-разносчикам. Он добр, великодушен и не спесив. А еще он думает, что хорошо жить этим людям. Пусть у них малые дома, пусть у них нет сундуков с золотом, нет войска, но у них нет и злобных врагов, что собираются на войну с ним, нет влиятельных князей, что мечтают упрятать их в холодный подвал. Нет предводителей дворянства, что мечтают сжить его со света, нет жадных покровителей, что при всякий возможности запускают руку в его кошель. Может, все эти люди даже счастливее его. Может, и ему стоит жить простой жизнью. Но обдумать такое он не успел. Встряхнулся.

«Глупости. Что за бабье нытье, надо готовиться к войне, а не завидовать глупым бюргерам».

Тут же на площади была и почта. Решил зайти туда, и почтмейстер — как и все прочие почтмейстеры и почтальоны, бывший ландскнехт — узнав генерала, сразу сообщил:

— С утреней оказией для вас письмо пришло из Лейденица.

Он как раз и ждал оттуда вестей. От Иеремии Гевельдаса, лейденицкого купца. А вернее, от капитана его штаба Эрика Георга Дорфуса, что под видом купца должен был побывать в кантоне Брегген и собрать там военные сведения. Еле сдержался, чтобы не начать читать его прямо на почте. Погнал коня к дому, распугивая прохожих. Едва смог унять себя, чтобы перейти на шаг. Негоже Рыцарю Господнему топтать конем бюргеров, словно богатый повеса из знатной семьи.

В общем, доехал, вошел в пустой и тихий, теперь уже принадлежащий ему дом, сел за стол, развернул бумагу. Так и есть: письмо писано разными руками. Первая рука — почерк корявенький, то купчишка писал. Опять он ныл, дескать, купцы остальные его притесняют, опять грозятся, опять с палками и кулаками к нему приходят. Волков про это и читать не стал. Пробежал одним лишь взглядом. А вот дальше… То, что было написано почерком твердым и четким, словно почерком заправского писаря, то он читал жадно и въедливо.

Перечитывая некоторое из писанного по два раза.

Прежде всего: командовать кампанией уговорили старого генерала Каненбаха, штандарт его: черно-белое поле с красным медведем. Он отпирался, да ему посулили денег. Поставили лагерь в полумиле от берега. Чуть восточнее города Мелликона. Как раз на удобном перекрестке меж двух дорог, одна из которых идет вдоль берега, а вторая от пристаней Мелликона идет на юг, на деревню Мюлибах, что от перекрестка в половине дня солдатского шага, и на город Ленгнау, что в полутора днях солдатского шага от Мелликона.

Лагерь тот немалый и вовсе не укрепленный, рогатки кое-где есть, но не окопан и частокола нет. Охрана ленивая. Командиры в службе небрежны, уповают на свою землю и страха не ведают. В лагере том до ста палаток, и люд о железе каждый день еще и еще приходит. Приходят с бабами и детьми. Думаю, пока люд идет местный, наемных людей из других земель нет. Телег не менее полусотни. Провиант складывается в мешках навалом под легкими навесами, амбаров не строят, пакгаузов на берегу не арендуют, значит, лежать провизия долго там не будет. Помимо меринов и лошадей тягловых, в загонах стоят лошади строевые. Более двух сотен. Для офицеров то слишком много. Лошади есть породы знатной. Значит, собирают и местных кавалеров или купили иных.

Видел, как везли бочонки, то не масло и не солонина. Похоже на порох. Нет сомнений, что воевать собираются, но не скоро. Баржи и лодки пока не нанимали. О том разговоров нет, значит еще им не время. Плыть еще не думают. А вот разговоры о том, что цены на провиант растут и растут, о том купчишки в Мелликоне говорят повсеместно. Значит, еще людей в лагере прибавится. Думаю, что кампания еще не готова. Силы собираются. Оттого в округе весь провиант и скупают. В лагере всякого люда менее тысячи человек, при ста кавалеристах и ста кашеварах и возничих. Штандарта главнокомандующего у лагеря не висит. На том пока все, рисую карту, думаю упросить купца вашего еще раз съездить в кантон, чтобы еще раз все поглядеть и до столицы кантона доехать. А свинопаса вашего видел. Мальчишка смышленый. Говорит, что и дальше вам готов служить. Дал ему денег шесть талеров из тех, что вы мне дали, обещал ему еще, так он себе в тот же день купил конька захудалого и седло. Ездил верхом, чем был горд.

Подписи не было, дальше снова шел почерк купца, текст купца, опять нытье, Волков его дочитывал, делая над собой усилие. Дочитал, отложил бумагу,

Взял кувшин, что стоял тут со вчерашнего вечера, потряс. Пара капель там еще была. Он допил их, кажется, вместе с дохлой мухой.

Со двора пришел Фейлинг, с ним были Румениге и Габелькнат. И Гюнтер уже вернулся от жены. Волков отпускал денщика на побывку. Гюнтер принес дрова, бросил их с грохотом на пол, а Фейлинг спросил:

— Сеньор, может, огонь разведем, может, сварим еды?

Господа из выезда явно хотели есть. Но сеньору все равно.

Сеньор не слышит своего оруженосца. Он обдумывает письмо капитана. Ведь в письме капитан нарисовал такую картину, что и глупый призадумался бы. А Волков глупым не был. Сидел, молчал, смотрел перед собой и вдруг понял, вдруг осознал, что времени-то у него нет совсем. Не то что месяца у него нет, на который он рассчитывал, нет даже лишней недели!

Враг собирает силы, уже тысяча человек в лагере, провианта горы. Значит, будет больше людей, еще больше вражеских солдат. И то будут не простые солдаты, то будут горцы. Невысокие, но широкоплечие, с мощными ляжками и крепкими икрами горные мужики, выросшие среди скал и долин, среди холода и вечно ледяной воды в быстрых ручьях. Упрямые сволочи, неуступчивые, дружные и свирепые. И на сей раз будут они с порохом и кавалерией, с хорошим командиром и опытными офицерами, на сей раз все будет как положено. Все будет всерьез. Теперь они его не принимают за дурака-помещика, что вздумал бузить у них на границе. Теперь они к нему отнесутся с должным почтением.

Нет, не было у него ни месяца лишнего, ни недели, ни дня лишнего не было. Нельзя было давать горцам собраться с силами и потом в поле с честью меряться с ними крепостью рядов. Тем более, что чести это поганое мужичье не знает.