Игорь Валериев - Ермак: Начало. Телохранитель. Личник [сборник litres]

– Владимир Константинович, – обратился в проём двери Николай. – Вы всё слышали? Позовите хозяйку и вместе с ней зайдите сюда.

Не прошло и двадцати секунд, как в комнату вошла Мария, неся в руках бутыль с настойкой женьшеня, которую вчера принёс Ромка. За Марией в комнату зашёл доктор, который не мог оторвать взгляда от аптекарской банки объемом в четверть, в которой настаивался огромный корень панцуя.

– Господи, Мария Петровна, это правда, что я сейчас вижу? Мои глаза меня не обманывают? – благоговейно произнёс Рамбах. – Сколько ему лет?

– Я считала круги несколько раз, но каждый раз получались разные цифры. От ста девяносто семи, до двухсот двух, – ответила Мария, склонив голову в поклоне перед наследником престола.

– Что это, Владимир Константинович? – поинтересовался Николай.

– Ваше императорское высочество, это чудо! – Казалось, что доктор лопнет от переполнявших его чувств. – Я об этом слышал. И то, как о мифах. Никогда не думал, что придётся лицезреть своими глазами. Это чудо!!!

– Доктор, если можно, поподробнее.

– Ваше императорское высочество, это настойка корня «небесного» панцуя, или женьшеня, которому двести лет. О целебных свойствах данной настойки можно только гадать.

– И насколько это будет полезно для здоровья? – вновь поинтересовался цесаревич.

– Ваше высочество, на Востоке настойку из женьшеня считают панацеей от всех болезней, продлевающей жизнь и молодость. Чем старше корень, тем ценнее настойка и сам корень. У нас в России я встречал корни не старше двадцати лет. А здесь двести лет. Это какая-то сказка!!! Такого не бывает!

– И эту сказку, продлевающую жизнь и молодость, Тимофей, ты хочешь передать его величеству в подарок? – тихо спросил меня цесаревич.

– Да, ваше императорское высочество.

– Спасибо…

Я стою в коридоре первого этажа двухэтажного каменного здания Иркутского юнкерского училища. Только что мой вчерашний спаситель старший урядник Филинов в сопровождении сотника Забайкальского казачьего войска зашёл в кабинет, на двери которого висит табличка с надписью «Начальник училища полковник Федоров А. В.».

Мимо меня снуют группы вольноопределяющихся. Вот прошли трое с желтыми погонами. Типичные русаки. Кажется, это гренадеры из московских полков. После того, как Тимоха исчез из моего сознания, в мундирах и погонах разбираться мне стало значительно труднее. Вот прошли двое кавказской наружности, если не ошибаюсь, эриванец и апшеронец с Кавказа. А вот эти трое нордической внешности, судя по погонам и мундирам, из полков Прибалтийского края. «Надо же, горячие кавказские и финские парни в одном флаконе собрались. Сладкие парочки твикс», – усмехаясь про себя, думал я, наблюдая за коридорной суетой.

Вдоль стен коридора, так же как и я, жмутся, ожидая вызова в класс на экзамен, штатские в гимназических тужурках, в штатских костюмах и даже в чиновничьей форме, то ли судебного ведомства, то ли казначейства или банка. Надо запоминать и изучать виды форм и знаки различий. В цивилизацию попал. Иначе можно оконфузиться. И ещё, хорошо, что погон на мне нет, хотя я и в форме Амурского казачьего войска, а то бы рука уже отвалилась козырять. Но обо всём по порядку.

После прощального посещения цесаревичем и его отбытия в столицу под усиленной охраной, я ещё где-то три дня пролежал в постели. Потом начал понемногу вставать и делать кое-какие разминочные упражнения, в основном лёжа. К этому времени жандармский десант из Благовещенска и Хабаровки перевернул вверх дном всю станицу, не опросив, наверное, лишь бессловесную живность. Меня три раза посетил, задавая вопросы, но более подходящим будет термин – допрашивая, мой старый знакомый уже штабс-ротмистр Савельев. На все его расспросы я отвечал максимально правдиво. Какие им были сделаны выводы, для меня осталось тайной.

Перед отплытием в Хабаровку меня навестил генерал-губернатор Корф, от которого я узнал, что им дано распоряжение построить помещение для школы казачат на околице станицы. А полосу препятствий, спортивный городок организовать на площадке для занятий с казаками-малолетками, чтобы и приготовительный разряд занимался. Всё за счёт казны губернаторства. Дом и подворье мне также отстроят в станице за счёт казны. Нечего бирюком на отшибе жить.

Я искренне поблагодарил барона Корфа, думая про себя, что не дело бросать родовое гнездо. С другой стороны, если поступлю в училище, где окажусь дальше, неизвестно. Слова Николая о возможном вызове в столицу к Александру Третьему я помнил. А что придёт в голову императору по поводу моей дальнейшей судьбы – это гадание на кофейной гуще. И если в станице будет место, где можно будет голову свою приклонить, то это прекрасно. А про Ермаковскую падь ещё подумаю. Земля-то там моя после принятия присяги будет.

Следующие действия и слова генерал-губернатора меня просто добили. Барон вручил мне три письма-прошения к начальнику Иркутского училища – своё, от князя Барятинского, генерал-майора Беневского – и произнёс: «После прошения государя наследника данные письма как бы и не нужны, но пригодятся, если ты, Тимофей, всё-таки решишь поступать в училище в этом году. Но тогда тебе надо, несмотря на ранение, поторопиться. До начала приёмных экзаменов осталось чуть больше месяца, а дорога дальняя. Может быть, успеешь выздороветь и медицинская комиссия тебя пропустит. Надеюсь вскоре увидеть тебя офицером в списках Амурского конного полка».

Ещё через пару дней после визита Корфа я перебрался к Селевёрстовым. Мария своей тайны, несмотря на множество бесед между нами о медицине будущего, так и не открыла. А ещё через три дня на пароходе в станицу прибыл Арсений Тарала, который стал для меня как будто для Золушки принц на белом коне и с хрустальной туфелькой в руке. С его помощью на пароходе «Амур» я мог дойти до Сретенска, а дальше с купеческим караваном «Чурина и К°» до Иркутска.

Было много споров о необходимости и возможности моего путешествия и поступления в училище в такой физической форме – и с Арсением, и с дядькой Петро, который на подмогу вызвал Марфу-Марию. Но удалось убедить всех.

Двенадцатого июля девяносто первого года я на борту парохода «Амур» отправился в поход за офицерскими погонами. За месяц надо было успеть пройти две тысячи вёрст. Оставлял я станицу с легким сердцем. Одной из причин была та, что в последние дни меня начало терзать чувство вины перед станичниками. Появление моей матрицы сознания в теле Тимохи Аленина привело в большей степени к негативным последствиям для жителей моей станицы и округа в вопросе сохранения их жизни и здоровья.

При разгроме банды Золотого Лю пятнадцать казаков из Албазинской сотни погибло да больше десятка серьёзно ранено было. Из станичников один казак погиб да один тяжело ранен был. При нападении на цесаревича и на станицу трое ольгинцев погибло да трое раненых, а из станичников одиннадцать раненых. Из них Антип Верхотуров и дядька Михаил Лесков – тяжело.