Михаил Ланцов - Генерал Империи [litres]

Всё прошло быстро, лихо и сурово. В духе советских троек. Максим старался максимально всё не затягивать, так как мог нарваться на долгие, многолетние разбирательства. Поэтому, как и в ситуации с мирным договором, продавил всё на своём авторитете. И уже утром 23 октября всех приговорённых казнили на площади перед Святой Софией при большом скоплении народа.

Изначально Максим желал всех осуждённых раздеть донага, а потом повесить на общей виселице. Чтобы они задорно раскачивались и болтались там. А дальше, через денек-другой, отрубленные головы осуждённых выставить на пиках у храма, а тела выбросить в сточные рвы. Но потом сжалился. Элизабет уговорила так не поступать. И турчанка…

Турчанка… да… странная девица. Поначалу он её просто хотел обычной животной страстью. Но не насиловать, а по взаимной симпатии. Не успел. Только слегка обработал, расположив к себе. А потом приехала жена… и всё как-то завертелось. Пришлось продолжать держать марку и строить из себя правильного супруга.

И это оказалось очень разумно, так как «дикая кошка» прекрасно владела немецким и охотно стала на нём общаться с Татьяной Николаевной. Ту-то, конечно, «благими намерениями» было не провести. Она сразу раскусила планы супруга. Поэтому решила вернуть шпильку и пришла с Элизабет и этой особой уговаривать его смягчить приговор. Дескать, не стоит так бестактно обращаться с августейшими особами.

Бабьи слёзы, перемешанные с сексуальным желанием, сделали своё дело. И если Элизабет была беременна, отчего особой сексуальностью похвастаться не могла, то турчанка явилась полуголая в удивительно вызывающем наряде. А Татьяна Николаевна стояла рядом, под ручку, и улыбалась так, с ехидцей.

Так или иначе, но и бывшего Императора, и бывшего султана, и всех, кого осудили с ними скопом, просто расстреляли. Со всем почётом и уважением. То есть выводили в достойной одежде. Ставили возле стенки. Давали залп комендантским взводом. Грузили тела в гробы и увозили для погребения. Чин чином. Смерть – она всяко нехороша. Но смерть позорная нехороша вдвойне. Не столько тем, кого убивают, сколько тем, кто остаётся жить… с этим позором.

– И какая будет моя награда? – спросил Максим супругу после того, как комендантский взвод всадил пригоршню пуль в последнего осуждённого.

– Награда?

– Ты хотела этого – не я. Я планировал их казнить с максимальным позором и мучениями. Даже отдал приказ искать мягкие веревки, которыми можно было бы приспускать тела и давать им отдышаться, а потом снова подтягивать. И тянуть такие пытки, пока осуждённый не выбивался из сил. Поверь – толпе бы это кровавое зрелище понравилось. А ты всё испортила. Зачем ты притащила этих женщин? И ладно ещё Элизабет, а эту юную особу ты для чего ко мне полуголой приводила? Что за цирк?

– Ты ведь хотел её? Я отвернусь.

– Танюш, что ты несёшь?

– Я? – ехидно переспросила Татьяна Николаевна. – Ничего такого. Ты хочешь эту женщину. И, если бы я не приехала, взял бы. Возможно, зачал ей ребёнка. А то и не одного. Вперёд. Она не против. Мы уже всё выяснили. Её вполне устраивает положение наложницы такого грозного воителя.

– Позволь мне самому решать, когда и с кем спать, – холодно процедил Максим.

– Не позволю. Не забывай – ты мой муж.

– Вот именно. Муж. Что ты тут устраиваешь?

– Давай не будем обманывать друг друга, – чуть задрожавшим голосом произнесла Татьяна. – Эржи ведь твоего ребёнка носит. Так ведь? Можешь не отвечать. Она призналась. Что? Ничего не хочешь сказать?

– А что я должен сказать?

– Ты не умеешь врать. Понимаешь? Не умеешь. Ты никогда не позаботился бы о ком-то чужом и пустом для тебя. Твое благородство обращено только к своим. Элизабет никогда бы не была тобой облагодетельствована столь многим просто так, даже в пику мне.

– Тебя послушать, эта девчонка тоже или беременна, или уже родила мне детей.

– Если я ей не перережу глотку, то родит. Не сейчас, так потом. Рано или поздно ты залезешь ей под юбку.

– Дать нож?

– Ты серьёзно?

– Что с тобой происходит? – после долгой паузы раздражённо спросил Максим.

– Ты же видишь – у нас ничего не получается. Я верила. Я надеялась. Я мечтала. Но всё пошло как пошло. У нас не получилось любящей семьи. Но я не жалею. Если бы мы с тобой не сошлись, то я бы уже была мертва… и у меня не родилось бы двух таких замечательных сыновей. Ради них – я прощу тебе всё. Только…

– Что? – выгнув бровь, спросил Максим, напряжённо глядя ей в глаза.

– Только постарайся больше меня публично не позорить. Хочешь баб – пользуй. Сколько хочешь. Но – не позорь меня. Моё доброе имя важно для моих детей. Что они тебе скажут, когда вырастут? Сделай это ради них. Ради их веры в то, что они выросли в любящей семье, – сказала Татьяна, жуя губы и чуть не плача.

Максим ей ничего не ответил, мрачно играя желваками.

Казнь закончилась. Наш герой с супругой отправились в автомобиль, на котором добрались до Топкапы. Удалились приводить себя в порядок и готовиться к празднику. Но Максим не усидел. Не выдержал. Заглянул в покои к Тане, где и застал её тихо плачущей в окружении что-то щебечущих служанок. Увидев Меншикова, они выпорхнули, словно встревоженные воробьи, оставив пару наедине друг с другом.

– Зачем ты пришёл? – растерев слёзы зажатым в кулак платком, спросила супруга, вставая. – Мне нужно немного времени. Я выйду для празднования. Никто ничего не заподозрит.

Максим подошёл к ней и протянул зажатую в правой руке розу. Он её держал заведенной за спину, так что сразу и не разглядеть, что там. Это была не такая роза, как обычно продаётся в магазинах Москвы начала XXI века. Нет. Просто обычная ветка с бутоном. Срезал где-то в оранжерее.

Молча протянул и замер.

Татьяна взглянула на неё. Какой-то из шипов поранил кожу, и стебель оказался измазан в крови.

– Зачем? – короче и как-то растеряннее повторила она свой вопрос.

– Я понял, чего мне не хватало в моих безумствах. Тебя.

– Серьёзно? – скептически спросила она, принимая цветок.

– Серьёзно, – ответил он и, подхватив её за попу, потащил на постель, заваленную какими-то тряпками. Она запротестовала. Но так, не сильно и больше для вида. Начало же празднования пришлось отложить… на час примерно. Куда они явились вместе, растрёпанные и довольные. Особенно Татьяна, которая так и ластилась к мужу, так и жалась, стараясь постоянно и демонстративно прикасаться, помечая по-своему, по-женски своё.

Сейчас же, под вечер, Меншиков, в уже изрядном подпитии, сидел в кресле рядом с супругой и мурлыкал себе под нос очередную песенку, бренча на гитаре. Гости в целом были пьяны либо в слюни, либо близко к этому. Сама же Татьяна тихо сопела, положив голову ему на колени, из-за чего приходилось быть очень осторожным с гитарой… чуть ли не нянча её на руках.