Сергей Тамбовский - Шпана

– А то, что в помещении? – справился он.

– Я договорюсь с хозяевами мельницы, выделят они нам пару комнат на неделю.

– Договорились, а я… у то есть мы пока артистов подберём, там же ещё три-четыре роли есть, на которых более-менее профессиональных людей надо поставить.

– Я бы тоже хотел там сыграть самого себя… ну который из арбалета нечисть косит… а на эпизоды хорошо бы вот этих гавриков определить (и я показал на остальных членов нашей коммуны).

– Нет возражений, – отозвался Володя, на этом мы и расстались, договорившись начать процесс съёмок завтра в девять утра.

А я решил утрясти вопрос с Башкировым – мало ли что, вдруг возражения возникнут. Секретарь сказал, что начальник освободится через полчаса, погуляй пока. Погулял вдоль берега, оттачивая в уме детали сценария, а тут и пора на аудиенцию.

– Матвей Емельяныч, – прямо с порога начал я, – выполняю ваше приказание насчёт продаж макарон.

– И каким образом? – хмуро ответил он, перебирая какие-то бумажки на столе.

– Приступаем к съёмкам художественного фильма под условным названием «Любовь, кровь и макароны».

Матвей несколько ошарашенно посмотрел на меня и потребовал подробности. Которые я ему и вывалил в объёме хорошего такого короба.

– И что, за неделю всё это поднимешь? – спросил наконец он.

– Долго ли, если умеючи взяться, – дипломатично отвечал я, – начать только и закончить…

– У меня только есть одно условие, – выдал он после некоторого размышления. – Я тоже хочу сыграть в этом фильме.

Э, а ты тщеславен, Парамоша, подумал я.

– Никаких вопросов, Матвей Емельяныч, – быстро сориентировался я, – хотите злодея играйте, а нет, добавлю какую-нибудь роль специально доработанную под вас… или самого себя можете сыграть, это называется у специалистов «камео».

– Да, мне это нравится, самого себя играть – добавь там в сценарий такую роль, – согласился Емельяныч.

– Бу сделано! – четко отрапортовал я, – я думаю, в один день уложимся с вашей съёмкой, запишите себе в расписание такой пункт на завтра например.

– Нет, завтра у меня дел много, на послезавтра.

С этим мы и расстались. Я отправился в свой цех, взял толстую конторскую книгу, нам таких целую стопку выдали на складе, сказал ребятам, что меня не будет до вечера и отправился на берег Оки сочинять художественно оформленный сценарий. Подальше забрался, чтобы не мешали, почти что к жилищу Серафима… ну бывшему жилищу, сейчас-то он неизвестно где проживает.

Сидел на брёвнышке, выброшенном водой на берег, а книгу положил на чурбачок какой-то, а писал карандашом, их уже начали выпускать в России. Когда-то давно я заинтересовался историей карандашного дела и почитал кое-что по тему. Так вот, знаменитая «Сакко и Ванцетти» в Москве, сделанная с помощью нашего большого американского друга Арманда Хаммера, была вовсе не первой и не единственной российской карандашной фабрикой. В начале 20 века у нас работало минимум 10 таких фабрик, две в Москве (Карнац с Никитиным), остальное в западных губерниях – Лифляндия, Вильно, Варшава. Выпускали они не бог весть какие продвинутые товары, в Германии конечно получше делали, но писать ими вполне было можно. Так вот мой карандаш был карнацевской фабрики, двусторонний.

Просидел я на том бревне в общей сложности часа три, потом есть захотел и встал, чтобы возвратиться на родную уже практически мельницу, но не тут-то было – из-за поворота реки вывернулась и причалила прямо к тому месту, где я сидел, большая лодка с парусом, баркас почти. И с этого баркаса на берег сошёл старец Серафим – я его не сразу узнал, он подстригся и сбрил бороду, а ещё сменил одежду на почти цивильную, никаких рубищ, никаких вериг.

– Узнал? – спросил он меня с хитрым прищуриванием.

– Конечно узнал, дядя Серафим, – прикинулся я валенком, – подобру ли, поздорову ли?

– Ты мне зубы-то не заговаривай, щенок, – сразу он перевёл разговор в практическую плоскость. – Кинул ты меня, ой как кинул, недооценил я тебя, да… ну а теперь пришла моя очередь с тобой разбираться.

И он позвал второго матроса с этого баркаса, я его сразу и не заметил – был тот матрос высок и широк в плечах, на голове имел кожаный картуз, а взгляд его мне сразу не понравился, какой-то он совсем безумный был… и глаза у него в разные стороны смотрели. И в руке у него большой нож был зажат… даже и не нож, а ятаган какой-то, сильно кривой он был и даже на вид страшноватый.

– Махмуд, разберись с этим пацанчиком, – скомандовал Серафим.

И Махмуд (турок что ли, успел подумать я) без лишних слов решительно шагнул ко мне выполнять приказание. Я же отпрыгнул назад, оставив свою конторскую книгу лежащей на чурбаке, и крикнул Серафиму:

– Зачем же так быстро-то, Серафим, может поговорим сначала?

– О чём? – без всякого выражения спросил тот, – не о чем нам с тобой говорить. Махмуд, вперёд!

– А ну как Шнырь с Ножиком узнают, что ты на их территории беспредел творишь – вот о чём, – попытался хоть как-то замедлить развитие событий я.

– Стоп, – сразу врубил заднюю Серафим, – Махмуд, передохни маленько, а ты, щенок, давай заканчивай свою мысль.

– Так я уже почти всё сказал – Благовещенка это поляна Шныря, он здесь крышует всех подряд, и мельницу вместе со мной, а ты не по правилам наехал на его крышуемого. Может очень нехорошо получиться…

– Да откуда ж он узнает, кто на тебя наехал-то? – хитро ухмыльнулся Серафим, – зарежем тебя сейчас и концы в воду.

– Вон туда посмотри, – и я указал в сторону мельницы, надеясь на авось, – видишь кусты ольшаника?

– Ну вижу, – буркнул Серафим, – и что дальше.

– Под ними пара моих бойцов залегла, я всегда так делаю на всякий случай… они всё и обскажут Шнырю.

Серафим конкретно так задумался. Минуты на две, а по итогам длительного размышления выдал такую фразу:

– Врёшь ведь ты всё… но врёшь убедительно. Ладно, не буду тебя пока трогать (Махмуд, иди в лодку), но ходи по земле с опаской, ты меня сильно разозлил, щенок.

И с этими словами они отчалили и уплыли вниз по течению, куда-то к Печерским пескам. А я вытер холодный пот со лба и тяжко призадумался о том, что с Серафимом надо будет решать вопрос, не даст он мне спокойной жизни, как пить дать не даст…

А во время обеда к нам в столовую зашёл Горький. Я попросил у поваров лишнюю порцию для уважаемого человека, не отказали – Максим сел рядом со мной и навернул гречку с маслом. Рассказал ему, как обстоят дела с кинематографом, предложил между делом тоже поучаствовать, он посмеялся и отказался. А потом предложил неожиданную вещь:

– Раз уж вы назвались коммуной, да ещё и моего имени, может быть вам имеет смысл переехать в отдельное помещение и заняться более важными вещами, чем макароны?