Сергей Тамбовский - Шпана

– А он в этом что-то понимает?

– Говорит, что да…

– Ну и хрен тогда с ним, пусть смотрит – хуже уже не будет, – разрешил он мне вмешаться в ремонтные работы.

И я пошёл смотреть… рабочие смотрели на меня достаточно дикими глазами, но пояснить проблему не отказались… неисправность я через полчаса примерно обнаружил – тут было довольно хитрая система прижима валиков друг к другу, с фиксатором и упором, вот они и разрегулировались. Видимо от времени. Пришлось снять и то, и это, промыть в керосине, отчистить и установить на место.

– Врубай, – скомандовал я старшему по ремонту.

Тот сделал совсем уже удивлённые глаза, но повернул рычаг, подключающий турбину к вальцам – всё и закрутилось без особых проблем.

Башкиров-старший, оказывается, никуда не ушёл, стоял тут в сторонке и наблюдал – так даже его проняло, подошёл ко мне, похлопал по спине и сам вспомнил про завтрашние съёмки.

– Когда, говоришь, там придут твои синематографисты?

– Давайте прямо с утра и начнём – раньше сядем, раньше выйдем, верно? – ответил я.

– Не возражаю, – благодушно сказал Матвей, – в 9 утра, комнату на первом этаже я уже приказал освободить под это дело. А за ремонт тебе отдельная благодарность… Фрол, выдашь ему сто… нет, сразу триста рублей.

– Рад стараться, – гаркнул я.

– Пойдёшь ко мне заместителем по технике? – вдруг справился он.

– Мне надо обдумать этот вопрос, дядя Матвей, – уклончиво ответил я.

– Ну обдумывай, – на этом Башкиров наконец покинул мельничный цех, а я отправился к своим баранам… в смысле к членам коммуны имени пролетарского писателя Максима Горького.

А на следующий день, как и договаривались, с раннего утреца мы занялись производством первого отечественного художественного фильма. Володя Сашин с кинокамерой на горбу подошел вовремя, объяснил ему диспозицию, сели на лавочку. Он начал проверять своё хозяйство, я тоже поинтересовался, что да как там устроено.

Оказалось, что всё внутри там устроено довольно заковыристым образом. Главным открытием Люмьеров был скачковый механизм для прокрутки плёнки – надо же сначала резко продёрнуть её вниз, а затем задержать напротив объектива для экспозиции кадра. И так 16 раз в секунду… откуда взялась эта цифра, сказать сложно, эмпирическим путём скорее всего, а вот при демонстрации готового фильма скорость увеличивалась до 18–30 кадров/сек. С этим связано ускоренное, так называемое мультяшное перемещение героев в первых немых фильмах. Почему киномеханики ускоряли процесс, тоже тайна, окутанная мраком… есть мнение, что это делалось в интересах публики, чтоб она, значит, не заскучала, а по мне так это дурь собачья.

Кстати, когда появилось звуковое кино, частота кадров увеличилась до 24, это было связано с тем, что только на такой частоте получалась нормальная фонограмма, без провалов и дёрганий. Но ничего этого я Сашину, конечно, говорить не стал, а просто восхитился простотой и экономичностью устройства. А тут и Розочка подошла, познакомил её с Володей, коллегам по коммуне представлять не стал уж.

– Доброе утро, – расплылся в улыбке Сашин, видать зацепила его розочкина грудь-то. – Давайте попробуем снять какую-нибудь сценку с вашим участием.

А Роза не отказалась – поскольку героя-любовника подрядился играть сам режиссер, то крутить ручку киноаппарата пришлось мне. Текст я выдал им обоим, там по три строчки было всего…

– Кстати, – вспомнил я, – а титры-то кто и как будет вклеивать? Фильм же немой, без титров там совсем всё непонятно…

Всё оказалось достаточно просто – титры пишутся на белой бумаге чёрными буквами, а потом камера снимает их нужный интервал времени. Далее всё это вклеивается между кадрами при монтаже. Внёс свои пять копеек:

– А что, если эти титры сделать немного художественными? Виньетки там какие-то пририсовать, розочки опять же… или макароны, у нас же про них кино будет?

Эта идея, сразу видно было, захватила Сашина, он даже на время забыл про Розу. Но ненадолго, вспомнил он про Розу и заставил меня крутить ручку, пока они по очереди положенные слова говорили, сопровождая это отчаянной лицевой жестикуляцией. По мне, так смешно вышло, но наверно сейчас по-другому и не сделаешь, в дозвуковую-то эру…

А тут время к девяти подошло, и я скомандовал двигаться в заводоуправление для съёмок большого босса. А там нас уже ждали – приказчик Фрол был поставлен курировать этот вопрос, он и провёл всю компанию в дальнюю комнату на первом этаже, тут, похоже у них бухгалтерия обитала, судя по кучке деревянных счётов и большим шкафам с амбарными книгами.

– Подойдёт? – спросил Фрол.

Мы переглянулись с Володей, потом он согласно кивнул, что мол вполне.

– Ну тогда устанавливайте технику, а я зову Матвей-Емельяныча.

Емельяныч сегодня был на удивление весел и добродушен, даже изволил пошутить насчёт Розы – сказал, что он бы с ней не отказался сыграть любовную сцену. Роза хихикнула, но отвечать ничего не стала.

– Матвей Емельяныч, – принял я деловой тон, – вот текст, который вам надо сказать (и я выдал ему страничку, там немного было), вот место, куда надо глядеть при этом (показал на объектив), старайтесь быть как можно более естественным, как обычно себя ведёте, так и продолжайте…

Отсняли мы его, короче говоря, с горем пополам и какой-то матерью – естественно он вести себя не захотел, а почему-то пучил глаза и не читал текст, а буквально орал его в камеру… после третьего дубля я переглянулся с Володей и дал отбой, может так даже и лучше, все увидят, какой суровый начальник на мельнице, у такого небось не забалуешь.

Отпустили с богом Башкирова и пошли в наш цех снимать выползающие из пресса макароны. А заодно и всю команду имени пролетарского писателя Максима Горького.

Команда с утра готовилась к этому действу, поэтому была на удивление тиха, скромна и причёсана. На Розу, впрочем, все смотрели, разинув рот до ушей, но слов никаких не сказали, и на этом им большое спасибо. Отсняли мы производственные процессы довольно шустро, полчаса на всё про всё ушло, а затем пришла пора снимать любовные сцены.

– Слушай, – сказал вдруг Сашин мне, – а женских-то ролей у нас две, одна за героя замуж выходит в конце концов, а вторая пытается ему мстить. Значит и актрис нужно две штуки?

– Ерунда, – ответил я быстро и решительно, – Роза с обеими ролями справится, сегодня она положительную женщину отыграет в таком виде, как есть… нормальны прикид у неё… а завтра, например, найдём грим и поменяем одежду, тогда она злую разлучницу изобразит. Правда, Роза?