Геннадий Марченко - Второй шанс-IV

— Предлагаю «И вновь продолжается бой», — опережаю всех я, — и «Мой адрес — Советский Союз».

— Хм, а потянете «И вновь продолжается бой»? Может, что-нибудь попроще?

— Потянем, — уверенно заявляю.

А сам вспомнил клип новосибирского струнного трио «SILENZIUM»[3]. Эх, жаль, нет у нас в группе таких девчонок, владеющих скрипками и виолончелью. Представляю, как старые пердуны из худсовета только от одного вида девиц в обтягивающих белых блузках, коротких юбочках и гольфах будут писать кипятком. И естественно, поставят крест на нашем проекте, тут даже к гадалке не ходи. Но, чёрт возьми, как бы это эффектно выглядело!

— Семён Романович, откуда вы всё это знаете? — вывел меня из мечтаний своим вопросом Юрка. — Про худсоветы, песни комсомольские… Мы же вроде как у вас первые?

— Юра… Юра ведь, верно? Так вот, Юра, не смотрите, что я молод, поверьте, я крайне любознателен, стараюсь постоянно расширять свой кругозор не только в сфере непосредственно музыки, но и околомузыкальном пространстве. Не вдаваясь в подробности, скажу, что могу похвастать некоторыми знакомствами в среде антрепренёров, и не только местных.

Ишь ты, антрепренёров! Выудил словечко из своего лексикона.

— Кстати, — продолжил Гольдберг, — я могу иногда с вами выходить на сцену, так как владею некоторыми духовыми инструментами, в частности кларнетом. А также могу помочь с аранжировкой, если будет такое желание.

— Может вы ещё и песни сочиняете? — немного бесцеремонно поинтересовался Юрка.

— Увы, композитор из меня так себе, хотя, признаюсь, в юности баловался, как и все мы, пытался сочинять что-то романтическое под фортепиано… Но я вовремя понял, что пытаться — не значит творить, и сосредоточился на учёбе, а впоследствии на педагогической деятельности.

Не пора ли немного поставить на место этого самодовольного типа, по-барски развалившегося в обычном зрительском кресле, закинув нога на ногу? Этак он всё и всех под себя подомнёт, а я его вообще-то пригласил лишь в силу невозможности существования профессионального ВИА без совершеннолетнего худрука.

— Семён Романович, не в обиду… Давайте сразу договоримся, что каждый будет заниматься своим делом. То есть вы занимаетесь чисто административной деятельностью, а нам оставите творческий процесс. Если на выходе музыкального продукта у вас будут какие-то замечания и пожелания, мы с радостью вас выслушаем и, возможно, воспользуемся помощью.

В глазах Гольдберга всё же промелькнула лёгкая обида, но в следующее мгновение он как ни в чём ни бывало улыбнулся:

— Да я, собственно говоря, и не собирался особо вмешиваться в ваши творческие поиски. А за предложение делиться советом — спасибо, как-никак я у меня профессиональное музыкальное образование и я чем-нибудь да помогу.

Это он сейчас вроде как уел нас, трое, мол, даже «кулёк» ещё не закончили, а один вообще самоучка, хоть и талантливый, Пугачёвой песню написал. А он, понимаешь, музучилище закончил и преподаёт в музыкальной школе, и мы по сравнению с ним пигмеи. Усмехаюсь про себя, а вслух говорю:

— Что ж, похоже, мы с вами обговорили интересующие нас моменты, и я предлагаю вам, Семён Романович, посмотреть, как мы репетируем. Если я не ошибаюсь, вам в музыкальную школу к пяти часам, так что мы успеем прогнать для вас вещи, которые могу войти в концертный репертуар.

Жаль, конечно, но такие песни, как «Одна», «Моё сердце», и уж тем более «Волколак» из этого списка пришлось исключить. Члены худсовета за них нас не то что по головке не погладят, а вообще сообщат куда следует. Семён Романович, слушая нас, то и дело кивал чему-то своему, периодически автоматической шариковой ручкой делая в блокноте какие-то пометки.

Отыграли практически внеплановой концерт. Предварительно наш репертуар выглядел следующим образом: «Ковчег», «Ищу», «Незнакомка», «Когда идёт дождь», «Старый дом», «Моя любовь», «Франсуаза», «Дорога», и, конечно же, «Посвящение» на мои стихи и музыку Валентина. Ну и необходимый довесок в виде «И вновь продолжается бой» и «Мой адрес — Советский Союз». Вот тебе и готовая программа!

Была мысль захватить полушансонную «Проводницу», но это нужно подключать Ладу Касаткину, к тому же для обычного ВИА, решившего не позиционировать специализацию лидера, две песни о железной дороге — небольшой перебор. Надеюсь, Лада не слишком расстроится, она тогда один раз с нами и мелькнула с этой песней, а в силу скромности характера на меня заискивающе не смотрела.

— Неплохо, неплохо, — одобрительно покивал Гольдберг, когда мы закончили. — Я бы, пожалуй, внёс местами кое-какие коррективы, но это как-нибудь в следующий раз, мне ещё до музыкальной школы надо успеть добраться.

Проводив Семёна Романовича, я поинтересовался у своих музыкантов:

— Ну что, ребятушки, как вам наш потенциальный художественный руководитель?

— Деятельный, сразу видно, — выпятил по-верблюжьи нижнюю губу Валентин. — Как говорит мой папа, будем посмотреть.

— Твой папа умный человек, зря не скажет, — с серьёзным видом подтвердил я. — А пока у меня к вам просьба. Сочинялась одна вещица, хочу Пугачёвой её показать, давайте попробуем записать хотя бы начерно?

— Что за вещица? — оживился народ.

— Сейчас я напою под гитару, а после уже попробуем с инструменталом. И запишем, зря я, что ли, магнитофон из дома тащил.

На этот вечер у меня было запланирован поход в кино с Ингой, но так удачно получилось, что, пока ещё был дома, позвонил Любушкин.

— Ну что, Максим Борисович, с тебя причитается, — довольно пробулькал он в трубку.

— Судя по всему, Уланову удалось договориться с товарищами из МУРа? — не смог сдержать я улыбки.

— Ага, нашли тебе ветерана, 82 года, стоял у истоков московского уголовного розыска, начинал с низов, простым опером, дослужился до подполковника. Зовут Ефим Павлович Калитурин. Старенький, но в разуме, готов поделиться воспоминаниями. А там у него их, я думаю, на три книги наберётся.

— Замечательно, может, я трилогию и напишу.

Дальше мне были продиктованы адрес этого самого Калитурина и его домашний телефон с подсказкой, что он живёт с дочерью и внуком, кто-то из них, скорее всего, трубку и поднимет.

— Ещё раз моя искренняя признательность, Александр Викторович. Если книга, на что я надеюсь, увидит свет, ваши с Улановым имена будут указаны в предисловии.

Нет, не коньяк же я буду, несовершеннолетний детина, предлагать начальнику РОВД! Тем более что Любушкин, мне кажется, на том конце провода аж покраснел от удовольствия, как представил, что его фамилия будет красоваться в предисловии книги.

А не слишком ли я резв? Двое у меня уже есть, если этот Калитурин наговорит — его тоже придётся вписывать. Уже трое. А товарищей с Петровки, которые тоже содействовали? Хотя их имена пока для меня загадка, возможно, таковой и останутся. Всё-таки надеюсь, что обойдётся тремя, бог, он, как известно, Троицу любит.