Геннадий Марченко - Второй шанс-IV

— Семён Романович!

Я отделился от своих и догнал уже почти скрывшегося за углом худрука.

— Что такое, Максим?

— Семён Романович, предупредить вас хотел…

Глаза его пару раз моргнули за линзами очков.

— О чём предупредить?

— Если вдруг когда-нибудь надумаете нас кинуть, то помните, что ваш подшефный — чемпион Европы по боксу.

— А-а-а…

— Шутка! — улыбнулся я ему всеми своими ещё целыми зубами и, развернувшись, пошёл обратно к своим.

[1] Стихи принадлежат молодой в то время поэтессе Валерии Горбачевой

[2] По словам коренных москвичей, в те годы центр Москвы отнюдь не считался «блатным» районом. И уж тем более не считались таковыми старые дома, в которых зачастую ещё существовали коммунальные квартиры с требовавшими замены коммуникациями. Престижно было жить в центре или рядом, но в новостройках. Например, в «домах-книжках» на проспекте Калинина, ныне Новый Арбат.

[3] Эти львы мелькают в таких фильмах, как «Офицеры», «Девушка без адреса» и «12 стульев». Изначально львы были со щитами, однако впоследствии они исчезли. По легенде, во время Великой отечественной войны, когда Москва подвергалась авианалетам, жильцы очень переживали за львов. Тогда было решено спрятать их в бомбоубежище, чтобы сохранить такую достопримечательность дома. Считается, что тогда-то щиты и раскололись. Когда львов вернули на место, они долго стояли с одиноко поднятыми передними лапами. В 1992 году щиты снова вернули на место.

Читаю свежий номер «Пензенской правды», где в интервью со старшим тренером области по боксу Алексеем Пчелинцевым подводятся итоги чемпионата Центрального федерального округа. Вторым призёром стал Александр Немков в полулёгком весе, благодаря серебряной медали завоевавший путёвку на чемпионат РСФСР. Остальные семь пензенских боксёров в призёры не попали.

Слабенько, товарищи, слабенько… Только в следующем марте мне исполнится 18, и я смогу выступать на взрослом уровне, а пока приходится доказывать своё мастерство в юниорских турнирах. Но мне и тут есть что выиграть, главная цель, конечно же — декабрьский чемпионат мира, которому будут предшествовать месячные сборы на Дальнем Востоке. Акклиматизация, мать её, но без этого никуда.

Мысль о «мундиале» занимает меня даже больше, чем мысли о книге, над которой я уже вовсю тружусь, и о будущем нашего ВИА. Здесь тоже процесс пошёл, Гольдберг уже договорился, что наш первый в истории сольный концерт (свадьбы не в счёт) состоится в стенах ДК в следующую субботу, 20 января. Изначально он предлагал пятницу, мол, всё равно вечером, после учёбы, но я ему напомнил, что у меня по пятницам вечером тренировки. И то нам выделили в субботу отнюдь не вечерний prime-time, который уже давно застолбил за собой коллектив народной песни и пляски, а предложили время с 16 до 17.30, чтобы между нами и «народниками» оставалось полчаса на подготовку сцены.

С лёгким содроганием вспомнил, как мы позавчера на сцене ДК имени Дзержинского сдавали программу худсовету. Его состав Гольдберг прояснил нам за сутки до выступления, сказав, что главная опасность будет исходить от инструктора горкома КПСС Светозарова, известного своим, как сказал Семён Романович, гнусным характером и нескрываемым антисемитизмом. Также в состав худсовета вошли секретарь Железнодорожного райка ВЛКСМ Анна Глухова, преподаватель музыкального училища Абрам Штейнвиль, ещё один педагог Роман Давыдов и во главе приёмной комиссии — мой старый знакомый Октябрь Васильевич Гришин. Вот на него-то у меня и была надежда, что в случае чего заступится, хотя в наших песнях ничего крамольного не было, да и плюс бонусом шли «И вновь продолжается бой» и «Мой адрес — Советский Союз». Разве что можно придраться к качеству исполнения, но мы вроде бы отточили программу если и не до совершенства, то где-то рядом.

Однако мандраж присутствовал, и не только у меня. Даже Гольдберг волновался, впрочем, ему по статусу как худруку до́лжно было испытывать беспокойство за исход дела. Что уж говорить о моих ребятах, которых перед самым выходом на сцену я обнаружил в выделенной нам для репетиций комнатушке выпивающими портвейн. Что уж совсем меня потрясло — с ними сидела и Лена, в момент моего появления как раз делавшая маленький глоток из наполненного на треть гранёного стакана. Вставил им по первое число, пообещав нажаловаться Гольдбергу, который побежал встречать членов комиссии. Конечно, никуда бы и никому я не нажаловался, но пригрозил на полном серьёзе, что в случае повторения буду искать других музыкантов.

Надеюсь, моя угроза возымеет действие, так сказать, на будущее, а в этот раз хорошо, что не успели распить всю бутылку. Не знаю как Юрец (есть подозрение, что это он приволок портвешок), а Валя с Леной могли даже со стакана так набулькаться, что их опьянение было бы заметно на сцене невооружённым глазом.

Приёмка нашей программы проходила около часа. То есть мы свой репертуар исполнили минут за сорок, вставив «И вновь продолжается бой» в концовку первого, если можно так выразиться, отделения, а песню «Мой адрес — Советский Союз» — в финал нашего шоу. Это мы на общем собрании группы… то есть ВИА так решили по моему предложению, мол, запоминается лучше последнее, вот пусть наши возможные недруги из числа членов худсовета и вспомнят, что мы поём в том числе и «правильные» песни. Остальные же минут двадцать оказались посвящены обсуждению выступления группы «GoodOk». Слегка придрались к содержанию «Ковчега», комсомольского секретаря волновало, что за дом такой герой песни построит на холме, и каких именно дураков он собрался этим удивлять? И к чему вообще в творчестве советского ВИА библейские мотивы? А песня «Когда идёт дождь»?! Что это за слова «ты слишком красива в своём чуть поношенном платье»? Не слишком ли взрослый репертуар для подросткового ансамбля?

К счастью, мы с ребятами и в первую очередь Семёном Романовичем предвидели такие вопросы, а потому постарались подготовить адекватные ответы. Пусть они порой звучали и не очень убедительно, однако с грехом пополам вроде бы от комсомолки отвертелись.

Но тут Светозаров нашёл до чего докопаться. Его, видите ли, возмутила надпись на большом барабане, выполненная на английском языке. Он сначала даже не разглядел толком в этих завитушках название ансамбля, а когда ему объяснили, что это, Светозаров стал надуваться подобно жабе.

— И как это понимать?! Это же налицо преклонение перед Западом!

Поскольку Гольдберг растерялся, тут уже мне пришлось борть бразды правления в свои руки. Мне на объяснение хватило минуты.

— Игорь Васильевич, это игра слов, и ничего более. Надпись обозначает как бы и гудок локомотива, и в тоже время состоит из двух английских слов, которые переводятся каждое по себе как обозначение чего-то хорошего. Мы же не какие-нибудь сатанисты, у нас не череп с когтями на барабане нарисованы, и не каббалистические знаки, а всего лишь слова Good и Ok.