Трурль - Триста пятидесятый год – перезагрузка [СИ]

Что делает ситуацию пикантной — поначалу у них вполне получалось. Ибо вторгшиеся Ии имели легкую конницу (лошади — по описаниям Чика это те самые монстры), а лорды Амато и Оми — только пехоту.

Спрашивается, как соотносится вторжение японского аналога гуннов с моногамией? Вроде бы правильнее было бы наоборот усиливать полигамию, чтобы не так страдать от гендерного перекоса военного времени. Ан нет. Сработал механизм радикализации. У народов Ии исходно были чуть слабее правила против инцеста, разрешалось брать сестер в качестве второй жены, если им не найдется мужа на стороне. Отталкиваясь от этого различия, когда набеги на берега Оми продолжались за тридцать лет с гаком, стало модным всё, что на проклятых Ии непохоже. В том числе и моногамия.

Сейчас вроде бы ситуация чуть стабилизировалась. В крутых горах и лесах к востоку от озера, коалиция Оми с Амато взяла над всадниками верх, и обложила самые ближние племена данью. Похоже на германских "федератов" Римской Империи. Называются такие вассалы "Ифу". Ещё дальше к северо-востоку — остались непокоренные племена. Их называют "Итеки". Благодаря "буферным государствам" Ифу, особого беспокойства от них нет. А вот к западу от озера всё по-взрослому. Вторженцев не удалось ни сбросить в море, ни подчинить. Вместо этого, полсотни попыток экстерминации "варваров" только объединили их в государство. Да, я говорю о вечном пугале лордов Амато. О королевстве Идзумо.

— Слишком мягкий. И тяжелый. — Грубый, почти неразборчивый голос в темноте полон скепсиса.

— Но мотивированный. — Отвечает странный голос, не мужской и не женский. — Мотивированный, как и все с резаной нитью. И я вижу, что нить крепкая.

— Крепкая, но недостаточно жесткая. Требуется дополнительный каркас. И внешний, и внутренний. Возможно, придется даже сложить нить. А ты знаешь, что это плохо получается с обрезками, как у этого.

— Можно обойтись без петли. Просто коснуться нашей иглой.

— Он нас слышит. — В разговор врывается третий голос. Женский, юный. — Вы что, забыли? Резаные нити так близко от точки разрыва — нестабильны. Он переплетается! В том числе и с нами!

— Дай мне визор. — Вновь грубый, громыхающий голос. — Хм. Он действительно слышит. Давайте обрежем на всякий пожарный? Всё равно толку не будет.

— Протестую! Я против! — Два голоса сливаются вместе.

Я почувствовал облегчение. О чем бы голоса не твердили, от слова 'обрежем' веяло воистину могильной жутью.

— Будут последствия. Он здесь всего пару месяцев, а уже шаман. Вам ещё одного черного мага для счастья не хватает?

— Ну почему же черного. Всякое бывает. — Возразил голос неясной гендерной принадлежности.

— Он прошёл слишком близко к тьме Конца. Такое обязательно оставит след на душе.

— Я вижу, согласия нет. — Вмешивается женский голос. По протоколу?

— Протокол невмешательства, принято.

— Согласен. — Громыхает самый первый собеседник. — Но я буду присматривать.

Я проснулся от пронзительной боли. Будто кто-то вогнал мне в правое бедро нелетальную пулю из полицейского пулемёта. Я инстинктивно перекатился, чтобы уйти с линии огня. Что привело только к тому, что я упал с соломенного тюфяка в холодную весеннюю грязь. Выругался, провёл рукой по больному месту. Крови вроде нет, но почему так больно? Честное слово, совсем как от пластиковой пули. Я выругался, подавляя желание завыть. Проклятие, больно! Чёрт, что это было?

В темноте заворочалась неясная тень. Чик. Встал, приблизился ко мне.

— Чик, я на что-то напоролся. — Проснувшиеся мозги наконец начали что-то соображать, и я вытащил мультитул. Посветил фонариком на больное место. — Нет, меня кто-то укусил.

Вокруг парных ранок укуса прямо на глазах наливалась краснотой опухоль.

Чик только мазнул взглядом, и плюхнулся обратно на лежанку.

— Что? — Я начал злиться. — Яд смертельный?

— Нет. — Чик громко и с явным удовольствием зевнул. — Яд сороконожек болючий, но не убивает. Разве что маленьким детям опасно. Подожди до утра, всё само пройдет.

— Сороконожек? — Я опасливо обвел лучом вокруг ног. — Как они выглядят?

— Размером с длинный палец. Черные. И не пытайся их давить ногой, панцирь у них крепкий, только и будет, что ещё и за подошву покусают.

Инопланетный ужас какой-то. Надо срочно изобретать ядохимикаты. Интересно, как жители Амато борются с этим насекомым прямиком из хоррор-фильма?

Заснуть так и не получилось. Дергающая боль вскоре притупилась, но в каждом движении соломинок проминающегося тюфяка чудилась поступь десятков крохотных лапок. Странный сон отошел на второй план. Или не сон? Что-то я слишком хорошо помню все реплики. Сон должен забываться в момент пробуждения. Или всему виной внезапный укус? Бывают же и галлюциногенные яды?

Сороконожки ползают и кусают. Козы прыгают и кусаются. Коровы бродят и лягаются. Собаки сначала лают, а потом уж кусаются. А куропатки летают и срут без меры. Единственное, что меня утешает в этот черный день — помёт куропаток, несмотря на "незабываемый" запах, всё же не содержит токсин, усиливающий боль. Хотя я благоразумно не стал вводить помёт себе подкожно. Чистота эксперимента этого требует, но… пошла бы наука куда подальше! Челюстей сороконожки мне вполне хватило.

Как начинающему шаману, крестьяне спихнули мне самые гиблые вопросы животноводства. Ни от Чика, ни от тем более Ижихи — никакого прока. Ладно, мне повезло один раз. Вспомнил, что полагается делать, когда у домашней птицы (не кур, а тех самых вонючих куропаток) яйца давятся в момент откладки. Пришлось один раз сходить до гор за известняковой щебенкой, а затем давать Ижихе задание по производству "магического порошка". Как она ругалась, получив осколок камня в глаз, мне вспоминать страшно. А нефиг было крошить породу молотком, поленившись подготовить пест и ступку.

С коровой странно хищного вида получилось менее удачно. Её дикое мычание и твердое, распухшее вымя заставило вспомнить словечко "мастит", но что с ним предполагается делать? Порекомендовал зарезать животное. Что переселенцы и сделали под ритуал с колокольчиком, который наскоро притащил Чик. А говядину, на которую я уж было облизывался… скормили пушистым собакам, немного напоминающим уменьшенных сибирских лаек.

Что касается мяса — местные едят всякую дрянь. Мыши и суслики, пушистые горные обезьяны, белки-летяги, барсуки — всё потрошится, нанизывается на вездесущие ветки и жарится, как шашлык. Только куски побольше, чем я привык. В качестве приправы — соль.

Я расспросил Ижихи по поводу соли. Оказывается, соль — местного производства. В её понимании, чем дальше к югу от центральной равнины Амато, на восточном краешке которой мы приткнулись, тем горы выше и круче. Пока не обрываются в море тысячами титанических скал. Вот на этих скалах, в углублениях, заливаемых прибоем пару раз в месяц, и собирается соль. Сельского хозяйства на тамошнем ландшафте не построить, и население ограничено рыбаками, которые продают излишки рыбы и соль в обмен на главным образом рис, называемый по-аматосски "май" (или женмай, который — попросту нечищенный рис).