Александр Башибузук - Князь Двинский [litres]

– Решай сам, а мое слово такое: полная сдача на твою милость, без условий, – спокойно ответил я, – либо гнать взашей и штурмовать до полной победы. Ибо если сейчас спуск дадим, почитай, зря начинали.

Воеводы недовольно закрутили бородами, зароптали, но высказался один Холмский:

– Можить, сначала выслушаем казанцев, а потом будем решать? Так оно верней будет, государь…

– Так и сделаем, – после недолгого раздумья решил Иван. – Пущай приходят. Останешься с нами, князь, или к себе отдыхать отправишься? Смотрю, с лица сходишь ты – видать, тяжело…

– Останусь… – усмехнулся я, смотря на разочарованные морды воевод. Хотя на самом деле больше всего хотелось плюнуть на все, нажраться и завалиться спать.

Очень скоро в шатре княжича появились несколько почтенных старцев в белоснежных чалмах. Очень ожидаемо они даже не пытались выторговать капитуляцию, а предлагали просто восстановление протектората русского государя над Казанским ханством с сохранением правления хана Ильхама.

Переговоры продлились почти до вечера, но с мертвой точки так и не сдвинулись. Татары упорно стояли на своем и не поступались ни пядью. Скорее всего, просто затягивали время.

Мне все это надоело до чертиков. Я склонился к княжичу и шепнул ему:

– Дозволь слово молвить.

Иван кивнул.

– Гони ты их взашей. Слово даю, к утру опять припрутся и уже на коленях будут уговаривать о милости.

Иван Молодой помолчал и коротко сказал, как отрубил:

– Пошли вон…

Скажу сразу, все случилось, как я и пообещал.

Всю ночь Фен обрабатывал Казань ракетами, а с рассветом опять приперлось посольство, уже гораздо более сговорчивое.

В общем, город сдавался на милость только с одним условием: обеспечить безопасность ханской семьи и самому хану Ильхаму.

Я в переговорах практически не участвовал, но после того как все утряслось, выдвинул Ивану несколько своих требований, которые он и удовлетворил. А требования простые: назначить городским воеводой на сутки и дать в подчинение полк ратников.

К полудню отворили ворота, защитники сложили оружие и были заперты в казармах. Русское войско вступило в город.

Я сразу направился к темнице, в которой сидел. Она каким-то чудом уцелела во время взрыва. Туда же притащили Юсуфа, оказавшегося главой какой-то ханской службы дознания. Его безоговорочная выдача была условлена во время переговоров.

Спустился и первым делом прошел к камере, где остался Лука. Но никого там не обнаружил. Калека нашелся в пытошной. Его труп висел на крюке, подвешенный за ребро. Там же валялись истерзанные тела остальных узников, в живых не осталось никого.

– Эх, Лука, Лука, прогадал ты, парень… – тихо вздохнул я, смотря на изувеченное тело калеки, а потом обернулся к стоявшим на коленях охранникам зиндана. – Помните, что я обещал вам?

Татары молчали, не осмеливаясь поднять на меня взгляд.

– Значит, помните, – сделал я вывод и после паузы приказал: – На кол их немедля.

Тюремщиков потащили на выход, они истошно выли, суча ногами и руками, но я уже забыл о них и шагнул к Юсуфу.

– Прочитал мое послание, Юсуф?

– Прочитал… – тихо, но спокойно ответил татарин.

– Готов?

– Готов… – эхом отозвался казанец.

– Повесить его за шею на стене… – коротко приказал я. – Все честно, Юсуф, не обессудь…

– Твоя воля… – Татарин гордо поднял голову. – Но выполни последнюю просьбу: скажи мне, ты – князь Двинский?

– Нет, не князь, граф божьей милостью Жан Шестой Арманьяк… – после секундной паузы ответил я. – А князем Двинским… когда-то был…

И, не оглядываясь, пошел на выход. Вскочил в седло и направился к рыночной площади.

В городе к этому времени началась кровавая резня. Я приказал убивать только тех, у кого найдут рабов, но ратники вошли в раж и уже особо не разбирали, кто попадает под меч. Обычное дело, кровь делает из людей зверей.

А останавливать их у меня не было никакого желания.

Неожиданно совсем рядом раздались крики на русском языке.

– Не дам, не дам!.. – надрывно кричала какая-то женщина. – Что ж вы творите, ироды!.. Не замай, говорю…

Я свернул в распахнутые ворота. В небольшом дворике при богатом доме худая пожилая женщина в драном восточном платье, раскрыв руки, закрывала собой прижавшихся к стене нескольких татарок с детьми. Мужчины уже лежали порубленными в лужах крови.

– Ироды, бога на вас нет… – ожесточенно кричала она, коршуном бросаясь на подступающих с гоготом ратников. – Не дам… – Увидев меня, баба бросилась под ноги коня и взмолилась: – Боярин, молю тебя, не дай сотворить грех…

Я подал знак ратникам остановиться.

– Как тебя зовут?

Женщина запнулась, словно вспоминая, а потом тихо ответила:

– Агафьей звали, боярин.

– Сколько тебе лет?

– Сколько? – озадачилась баба. – Дык… мабуть до трех десятков еще не дожила…

Я про себя зло чертыхнулся – выглядела она минимум на пятьдесят.

– Сколько в рабах?

– Почитай, с малолетства… – еще тише прошептала Агафья.

– Это у тебя что? – Я показал на вросший в кожу ошейник на ее шее.

– Сам будто не знаешь! – неожиданно зло выкрикнула женщина.

– Почему тогда защищаешь?

– А чем бабы с дитями малыми провинились? Нешто вы бусурмане?

– А им, значит, можно? – спросил я у нее. – Или не тебя еще малолеткой в рабы взяли? А рубцы на теле от плетей сами по себе появились?

– Не дам! Вот мой сказ! – Вместо ответа Агафья отпрянула и снова закрыла собой татарок. – Секите вместе!

Русские ратники вопросительно посмотрели на меня.

– Рубите, оставьте только детей… – тихо приказал я. – Чтобы и внукам своим завещали, что будет, ежели удумают рабов брать…

– Креста на тебе нет! – обреченно взвыла Агафья.

– Прости, женщина, но так надо… – шепнул я и выехал со двора.

К исходу дня русичи вырезали почти треть населения Казани. Казармы с запертыми разоруженными воинами сожгли дотла. Практически всю знать, разве что за исключением немногих сторонников условно прорусской партии, тоже пустили под нож. В живых остался только хан Ильхам с семьей. Иван Молодой ни во что не вмешивался, потому что указание так поступить отдавал сам великий князь. Хотя, честно говоря, во многом побоище вышло из-под контроля, как это почти всегда случается.

В реальной истории почти то же самое сделал с Казанью Иван Грозный, внук нынешнего государя. И разом решил казанский вопрос. Ну что же, будем считать, что и мы решили.

Выбрав момент, я взял под локоть Мухаммеда-Эмина, подвел его к окну и показал на город.

– Видишь, царевич, как случилось?

– Вижу… – тихо прошептал парень.

– Накрепко запомни, на что обречешь свой народ, ежели удумаешь хвостом вилять… – встряхнул его и рявкнул: – Отвечать, щенок!