Борис Рогов - Анархист

– Надо всем отрядом спуститься на лёд Улалы, галопом пронзить город до самого центра и поджечь самые большие дома и серкпе [99] серкпе (алт.) – церковь , что там, в центре стоит. Я помню, очень высокая серкпе. Огонь будет далеко видно. Страх поселится в душах урусов, и село падёт к нашим ногам.

– Как у тебя всё просто… – мгновение подумав, буркнул Сыгыр. – Страх надо нагонять заранее, поэтому приготовь факела, когда будем на реке, зажжём. А сейчас хватит болтать! Ичкери [100] ичкери (алт.) – вперёд !

Не успело войско Сыгыра оказаться на льду Улалы, как вдоль долины прокатился гул шаманского бубна. Он отразился от склона Тугаи и зарокотал вниз по реке в сторону Маймы. В тот же миг к бубну присоединился голос кама. Сыгыр достаточно опытен, чтобы понять, что камлает не новичок, поэтому приказал своим батырам подождать.

– Надо найти, кто камлает на восходе солнца, – сказал он племяннику. – Наши воины и против живых противников не очень, а против духов… – Сыгыр криво усмехнулся.

Как только грохот бубна стих, Сыгыр и Акчи двинулись на поиски кама. Сыгыр знал, что кам после общения с духами теряет сознание, и надеялся этим воспользоваться.

…

– Поля, беги к Параевым [101] Александр и Евдокия Параевы – семья коренных жителей Улалы, крещёных алтайцев – приказал жене Иван Рогов, когда уложил на лавку беспокойного гостя. – У них прячется Чорос, который Гуркин. Тащи его сюда. Без его помощи нам с этими чертями лесными не справиться.

– Вань, а коли он бабу не послушает?

– Надо чтобы послушал! Скажи, дело может плохо кончиться… Плохо для всех алтайцев. В общем, говори что угодно, но чтобы Гуркин бросился сюда со всех ног.

Полина накинула платок, полушубок, притопнула ичигами и быстрым шагом поспешила к соседней избе.

Огни, спускающиеся по склону Тугаи, были замечены в селе. Шаманская пугающая песнь на большинство жителей навеяла тоску безысходности. Уже неделю по Улале бродил слух, что целая армия алтайцев вырезает и сжигает русские деревни. Григорий Гуркин тоже слышал бубен, но что-то подсказывало ему, что именно это и будет спасением. Поэтому на просьбу прийти и поговорить он откликнулся сразу. Уже через четверть часа он обметал снег с пимов на крылечке дома Роговых.

Между тем, Каначак пришёл в себя. Каждая косточка его тела, каждая мышца и каждый нерв отдавался тягучей болью. Вместе с болью пришла память о том ужасном путешествии, из которого он только что вернулся. Перед внутренним взором так и стоял страшный как смерть хозяин нижних миров Эрлик. Повелитель мёртвых требовал кровавую жертву и хохотал с диким рёвом. Наконец видение отступило, и Каначак окончательно пришёл в себя. Он забыл, что камлал не в тайге, а в посёлке и страшно удивился, когда, открыв глаза, увидел перед собой дощатую поверхность стены. Постепенно вспоминая события прошедшей ночи, он удивлялся всё больше и больше. Ведь никогда ему не приходилось путешествовать по мирам под утро. Его наставник, могучий кам телеутов Аржан из сеока Кезерек, строго настрого запрещал ему уходить в иные миры утром или днём. Каначак тогда пережил первый приступ «шаманской болезни» и напугался по молодости, поэтому наставление запомнил хорошо. Но кан предполагает, а духи располагают… Какая сила заставила его камлать сегодня, он пока не знал.

Окончательно вернувшись в средний мир [102] средний мир – в алтайской мифологии мир людей , Каначак поднялся и, пошатываясь, побрёл на улицу. Навстречу ему попался представительный мужчина с раскосым алтайским лицом, но в казацкой бекеше и смазных сапогах. Мужчина удивлённо посмотрел на Каначака, наверное, никак не ожидал увидеть в избе русского алтайского кама. Это был скрывающийся от властей Григорий Гуркин.

– Эзендер, кюндюлю [103] эзендер, кюндюлю (алт.) – здравствуйте, уважаемый , - машинально поздоровался он со стариком.

– Дякши ба, сен [104] дякши ба, сен (алт.) – и тебе всего хорошего (ответ на приветствие) – буркнул ему в ответ Каначак. – Иван, что случилось, пока моя по мирам летать? – обратился кан уже к хозяину.

Иван ответить не успел. Его отвлёк настойчивый стук в ворота. Стук сопровождался приветствием, но с угрозой в голосе.

– Хозяин, добра тебе, открывай ворота, у зайсана Сыгыра к тебе разговор есть. – Акча, как обычно переигрывал, пытаясь изобразить сурового батыра.

– Ты что-ли зайсан? – не открывая ворот, спросил Иван.

– Я его помощник и племянник, – горячий вояка начинал сердиться. – Почему ворота не открывашь? У тебя кам?

– Кам у меня, но разговаривать я буду только с самим зайсаном.

Акча от досады скрипнул зубами. К воротам подошёл Сыгыр.

– Моя Сыгыр, зайсан сеока Мамак. Хотеть говорить с камом. Почему ты не уважать мой батыр?

– Будь добр, зайсан, проходи, только батыров своих оставь, я их не знаю, а последнее время по Ойротии слухи нехорошие ходят. Люди говорят, что какие-то алтайские бандиты кого нипопадя убивают, избы жгут. Учти, у меня винтарь заряжен. Так что если дёрнется кто, первая пуля твоя.

Оставив сопровождавших его воинов на льду реки, Сыгыр степенно въехал в приоткрытые ворота, которые за ним сразу закрыли. Зайсан не торопясь спешился, поискал глазами чакы [105] чакы – алтайская коновязь , нашёл стойло, вздохнул и передал поводья Ивану. Окинул взглядом двор и избу. Заметив на крыльце Каначака, приложил к груди руку и отвесил учтивый поклон.

Ритуальные приветствия, хоть и прозвучали на алтайском, но понятны всем присутствующим. Старики, из уважения к хозяину дома, перешли на русский.

– Хороша ли дорога, уважаемый кам? – вежливо поинтересовался зайсан. – Согласились ли духи беседовать?

– Беседовать сам Эрлик, – поёжился, вспоминая полёт, Каначак. – Хорошо ли, трудно сказать. Эрлик совет давать, это хорошо, но совет страшный.

– Эрлик опасный дух, нельзя его гневить, поэтому как бы не был страшен совет, надо его исполнить.

– Говорит Эрлик, что неправедно стали жить алтай-кижи. Они перестали чтить предков… Чтобы очиститься, надо принести кровавую жертву. Давно уже в наших горах настоящих жертв не приносили, соскучился Эрлик по крови. Хочет он получить душу лучшего батыра. Если же не пожертвует алтай-кижи эту страшную жертву, то вымрет весь народ до последнего человека.

– Какие страшные вещи ты рассказываешь, кам. – Сыгыр помрачнел. – Может можно вместо батыра белым скакуном откупиться? Так же всегда было. Я даже и не помню, чтобы духам человека в жертву приносили.

Чувствуя, что дело принимает очень нехороший оборот, в беседу включился Григорий Гуркин.

– Отцы, – уважительно поклонился он каждому, – жертву принести надо, но человека в жертву превращать нельзя, более сильный дух, русский бог Иисус Христос будет очень недоволен.