Алексей Борисов - Смоленское направление [litres]

– Я тебе скажу, когда ты будишь умирать, – огрызнулся степняк.

Сотник рубанул наискось, пытаясь обездвижить щитовую руку, и тут же почувствовал, что его левая рука не может удерживать свой щит, вернее то, что от него осталось. Шоно в точности повторил удар Савелия. Противники разошлись. Степняк демонстративно избавился от своего щита, отбросив в сторону, и стал ждать, пока Савелий освободиться от своего обрубка. Как только это свершилось, оба бросились навстречу. Обменявшись ударами, они вновь отскочили друг от друга и снова соединились в смертельном танце.

– Проклятый чуткур.

Кочевник нанёс удар снизу вверх, пытаясь отсечь правую руку противника, перехватил саблю двумя руками, крутанулся и ударил сверху. Таким приёмом можно разрубить человека, настолько велика сила инерции. Ему уже казалось, что через мгновение откроется незащищённая спина и одним ударом можно кончать этот поединок, резко опустив оружие вниз и оттягивая немного на себя. Но кончик сабли всего лишь чиркнул по наручу, а завершающий удар пришёлся в снег. Русский воин ушёл в другую сторону, словно прочитал мысли Шоно.

– За Рязань!

Савелий, в нарушение всех правил фехтования, оказался справа от противника. Шоно уже завершал свой коварный приём, но бил в пустое место. А острая сталь разрубила его войлочный воротник и отделила голову от туловища.

Позолоченная личина шлема смотрела пустыми глазницами в небо. На утоптанном снеге, на коленях, опершись руками в вонзившийся в промёрзлую землю клинок, возвышалось обезглавленное тело. Внук смоленского боярина умер на земле своих предков.

Сотник вытер меч, отрубленную голову положил в шлем, после чего подошёл к павшей лошади. Дорогое седло было инкрустировано золотой проволокой, но на законный трофей Савелий даже не обратил внимания. Снял перемётную сумку, достал из неё ларец и извлёк из него старинный рог. На кости была прикреплена серебряная овальная пластина, на которой просматривался выгравированный бородатый воин с позолоченными усами.

– Тело можете забрать, голову я оставляю себе, – прокричал Савелий в сторону леса, где толпились выжившие монгольские воины.

Боярин Рысёнок встретил рязанца у ворот, принял назад своего коня и попросил посмотреть на трофеи. Откинув личину шлема, старый боярин отпрянул, лицо Шоно в точности повторяло его собственное.

– Отдай мне голову, сотник. Ты сам видишь, почему она мне нужна, – шёпотом проговорил Рысёнок.

– Да, конечно, бери, – передавая голову и ларец с рогом смоленскому боярину, сотник сказал: – Он хорошо бился, русский по крови, но кочевник по духу.

Кочевники уходили в сторону Долгомостья, забрав с собой тело Шоно. На опушке остался только один труп – хромого шпиона-купца. Батасухэ, как единственный оставшийся в живых сотник, вёл отряд в сторону болот. Тем же путём, как и добирались сюда совсем недавно. Девяносто два всадника брели по просеке, унося ноги подальше от коварного города, где полегло почти всё войско отца. Трое разведчиков, посланных вперёд час назад, ещё не вернулись, значит, до ближайшей поляны, где можно сделать привал, ещё далеко. Дорожка уходила в овраг, сужаясь до той ширины, когда идти можно чуть ли не гуськом, и колонна втянулась в него на треть, как внезапно рухнула громадная ель, подминая под собой десяток авангарда.

– Засада! Спешиться! – успел прокричать сотник.

Множество сулиц вонзились в незащищённые тела степняков. После боя все, кроме охранения, сняли доспехи. Беспечности в этом не было, так было заведено. Рычащая масса в белых одеждах выскочила из леса с двух сторон. Орудуя страшными топорами, сея смерть среди кочевников, они буквально прошли колонну насквозь. В первую же минуту боя полегли почти все, кто оказался в овраге. Полтора десятка из джагуна Шоно смогли собраться возле Батасухэ, окружив его щитами и собираясь продать жизнь как можно дороже. Трое литвинов уже лежали без дыхания, пытаясь приблизиться к ним.

Свиртил получив донесение гонца из Смоленска, спешно собрал всех своих воинов и двинулся к месту сбора. Так получилось, что дорога, по которой двигались два отряда – была одна. Литвины без труда перехватили разведку монгол и, отойдя назад с версту, устроили засаду в удобном месте. Благо в отряде была двуручная пила, с помощью которой и подпилили ель. Стук топоров выдал бы литвинов с головой, а так всё шито-крыто. Нападение в лесу произошло как по нотам. Белые балахоны, так настоятельно навязанные Лексем, оправдали себя. Литвины походили на снежные сугробы и оставались незаметны вплоть до начала боя. И всё было б хорошо, кабы не этот упрямый отрядец.

– Стрелки! – скомандовал Свиртил.

Двенадцать стрел впились в тела и щиты степняков, через десять секунд залп повторился.

– Пощадите! – завопил врач-китаец. – Пощады!

Батасухэ хотел зарубить труса, но желтолицый коротышка был в десяти шагах от него. Стрелки ещё раз выпустили летящую смерть и натянули луки, держа под прицелом четверых оставшихся в живых врагов.

– Сдаёмся, – прошептал Батасухэ. Топор выпал из его рук.

– Мы сдаёмся! – Ещё раз прокричал китаец, неизвестно каким образом так хорошо выучивший русский язык.

К вечеру Свиртил вышел с целым табуном лошадей к месту сбора. Егорка, поджидавший его, поведал о битве возле Молоховских ворот.

– Мы заночуем здесь. Передай Савелию, что нет смысла идти к городу, остатки бежавших кочевников перебиты. С нами пятеро полонённых и больше сотни лошадей. – Литвин попрощался с Егоркой и отправился к схрону, где были закопаны припасы.

На Подоле и Смядынке стоял женский вой. Почти в каждом доме находился гроб с телом мужа или сына. Семьдесят три ополченца были убиты, ранен каждый третий. От двух дюжин наёмников-северян на ногах осталось пятеро. Ишая трудился до седьмого пота, извлекая застрявшие наконечники от стрел. Если б не броня на горожанах, потери были бы не просто ужасающими, а катастрофическими. Вернее, ополченцев перебили бы полностью. Постоялый двор на сутки превратился в госпиталь, дошло до того, что туда стали являться больные горожане в надежде получить медицинскую помощь. Помощник аптекаря никого не прогонял, бесценный опыт, приобретённый в военно-полевой хирургии, ставил Ишаю в ряды лучших врачевателей Смоленского княжества. Выданных для ополчения медикаментов стало не хватать. Бросили клич. Люди приносили сушёный мох, травы, настойки на меду, холстину для перевязок. Закончилось и это. Ишая изорвал на лоскуты свою рубаху и готов был опустить руки, как распахнулась дверь и раздался сиповатый голос рыбака.

– Тут тебе Лексей лекарства прислал.

Яков с позавчерашнего утра ездил на санках в крепость, где ему вручили бидон спирта, мешок стрептоцида, вату, бинты, шёлковые нити с иглами, йод, зелёнку, мази и короб с обезболивающим порошком.