Алексей Борисов - Возвращение алтаря Святовита

Старший лейтенант обосновался рядом с бронебойщиками по двум основным и одной косвенной причинам. Во-первых, как-никак высотка, откуда поле боя видно лучше всего. Во-вторых, в случае неудачи имелся шанс отойти назад и организовать новую линию обороны (стрелковое отделение вот-вот должно было подойти). Ну и в завершение артиллеристы решили перекусить, воспользовавшись полученными у меня консервами с сухарями, вот и позвали его. Пушкари есть пушкари. Не зря в этот род войск направляли самых образованных да исполнительных; и позиция у них оборудована по всем правилам фортификации, и маскировка присутствует в полном объёме, и что не маловажно для людского пребывания – уютно. Перекинув через бруствер провод, я оказался в растянувшемся метров на десять, от дерева до дерева, окопе, – с ячейками для стрелков и нишами под боеприпасы. С правого края была установлена стереотруба, охватывающая ствол берёзки, а с левого сгрудился шанцевый инструмент. Огородников сидел на ящике, дожёвывая обед.

– Литвиненко, – обратился я к младшему сержанту, помогавшему мне с отбором бойцов на сборном пункте, – ты из грузовика то, что я просил, захватил?

– Захватил. Товарищ старший лейтенант на нём сидит.

Огородников приподнялся с ящика, а я откинул на нём запоры и извлёк подрывную машинку с телефонным аппаратом.

– Сейчас связь протянем, а пока шкатулку проверим.

Открутив колпачок с кнопки и покрутив рукоятку с четверть минуты, пока не зажглась контрольная лампа, я выполнил проверку. Конденсатор работал, и, заметив мою улыбку, артиллеристы также обрадовались. Вытащив рукоятку и замкнув цепь на внутреннее разрядное сопротивление, я обрезал лишний провод и прикрепил концы на клеммы.

– Товарищи, внимательно посмотрите, где на дороге у спуска к реке стоит боец с палкой. Там заложена мина. Как только что-то крупное проедет по тому месту, взрывайте. Теперь с каждым всякое может случиться, поэтому смотрим и слушаем все. Когда потребуется произвести подрыв фугаса, отодвигаем заслонку, вот эту рукоятку вставляем в гнездо, резво крутим, пока не загорится лампочка. Нажимаем на кнопку «Взрыв». Там – бабах, а кто подорвал, рукоятку из гнезда и приборчик в ящик. Всё понятно? Вот и славненько. Ты, Литвиненко, боец опытный, да и второй номер у тебя по виду не салага, как думаешь, можно ему доверить взрывные работы?

– Отчего ж нельзя, можно, – пробасил младший сержант, – Ванька у нас на все руки мастер. Вон какую маскировку из веток соорудил. Сетки вашей не хватило, однако справились.

– Решено. А с телефоном, Иван, умеешь обращаться?

– И с телефоном могу.

– Тогда дело в шляпе. Все инструкцию по уязвимым местам вражеской бронетехники прочитали?

– Все! – хором ответили бронебойщики.

– Что ж, запомните последнее, – вешая за спину бобину с телефонным проводом, – в бою каждый солдат должен знать свой манёвр. Так ещё великий русский полководец Суворов говорил, а он ни одного сражения не проиграл. Ваш манёвр – разить бронетехнику противника. Пехоту и всякую шелупонь оставьте стрелкам. Как с фрицами разделаетесь, позицию без команды не покидать. Товарищ старший лейтенант, позвольте вас на два слова.

Огородников поправил гимнастёрку, перешагнул через ящик, следуя за мной.

– Лёша, – негромко сказал я, – ты только не торопись. Не дай себя обнаружить раньше, чем надо. Против нас здесь «Медвежья» дивизия Моделя, а у него танкисты воевали в Испании, Франции и Польше. Они спинным мозгом опасность почуют. И не забудь, предупреди меня, как дозор появится.

– Ничего, справимся.

Лес, где я выбрал место для перехвата разведчиков противника, был редким – большие ели, в полтора-три обхвата, разбавленный комлистыми берёзами, стояли одна от другой сравнительно на большом расстоянии. На голых местах, напоминавших обыкновенные поляны, росли в папоротнике рябины, красневшие ещё не совсем спелыми гроздьями, и, соединяясь краями между собой, эти лесные проплешины и образовывали неприметную случайному взгляду извилистую дорогу. Когда же порыв ветра тревожил рябины, то пёстрая краснота на зелёном фоне напоминала растянувшийся на сотню метров цыганский табор и треск птиц – тр-р-ру, тр-р-ру походивший на трущиеся части фургонов, только усиливал эффект. Ещё секунду и зальётся в трогательном перезвоне гитара, затянется песня, а черноокие девушки в широких юбках закружатся в стремительном танце. Но вместо всего этого по небу прокатился тягучий рокот авиационного двигателя. «Фокке-Вульф», прозванный у нас «Рама», а у немцев «Филин», проплыл над бродом и скрылся в облаках, вальяжно вспахивая небесную твердь своими пропеллерами. Казалось, и утаиться негде, но редкий лес хорош тем, что в нём стихийно возникают густящие кустарники. За одним из таких раздобревшим орешником, в двухстах метрах от оставленных нами машин, накрывшись связанными еловыми лапами, сидели два бойца, держа в руках винтовки с необычными для них набалдашниками на дулах. Я же расположился чуть ближе к броду, за берёзой, чтобы хоть отчасти просматривался берег. С моего места также был виден широкий, с большим подрезом пень, возле которого стоял мотоцикл с коляской и голову, прикрытую капюшоном, облокотившегося спиной к колесу человека, в светло-зелёном пыльнике. И судя по тому, как вслед за пролетевшим самолётом с правого берега стал доноситься нарастающий лязгающий шум (ошибся дед про загадку природы, времена изменились), что-либо опасного лётчики не заметили. Через пару секунд зажглась сигнальная лампочка на телефонном аппарате, и Огородников тихим голосом произнёс:

– Кавалеристы, трое.

Вскоре они мне стали видны. Немцы остановились у берега, один из них соскочил с лошади у колышка с красной тряпкой. Другой протянул ему два флажка, и тот воткнул их в землю. Теперь границы брода были видны хоть из кабины машины, хоть из смотрового люка танка. То же самое они совершили, перебравшись на левый берег, после чего отъехали шагов на тридцать и, не слезая с сёдел, закурили. Перекур то ли не заладился, то ли ещё что-то, но тот, кто втыкал флажки, остался, а двое других направили лошадей дальше, как раз к короткому пню. Видны ли были оставшемуся немцу спины своих товарищей? Этот вопрос не просто мучил меня, а обжигал своей неясностью. Ведь если он станет свидетелем убийства кавалеристов, то и его придётся отправить на тот свет, а колонна вот-вот подойдёт к повороту и отсутствие регулировщика или разведчика (кто он там, не важно), может вызвать остановку и в результате провал всей операции. Облегчил себе работу, так сказать. Любому понятно, что по не двигающейся мишени всяк удобнее стрелять, вот и поместил мотоцикл в том месте, чтобы мне сподручнее стало. А то, к чему это может привести – не подумал. Простота, она не всегда хуже воровства. Перемудрил я, в три ствола уж всяк уконтрапупили бы их. Сидевшие в секрете могли стрелять чуть ли не в упор, а мне, с моей оптикой, на таком расстоянии вообще можно выбирать, в какую часть тела пулю всадить. Тем временем, пока я корил себя, на видимой мне части дороги появилась вражеская колонна и, мельком взглянув на неё, перенёс перекрестье прицела на уже снимавшего со спины карабин кавалериста. Ждать дальше было нельзя. Лёгкий толчок в плечо, винтовку левее – и второй фашист сваливается с лошади. Господи, что за прелестные создания эти лошадки: стоят как вкопанные, даже травку щиплют, их приятель у брода водичку попивает из речки, обратив на себя всё внимание оставшегося в живых хозяина. И правильно, нечего немчуре за спину смотреть, проявляй заботу о животине, ослабь подпругу, да стой у флажка, пока вперёд не погонят. Ждать ему пришлось недолго. Ну, никого, сволочи, не боятся! Первой к броду подъехала легковушка. Наша, ГАЗ-М1. Спустя полминуты за ней остановился напоминающий придавленную крысу с выпученными глазами-фарами грузовик «Протце», тащивший на прицепе пушку, а уже за ним показались танки, с открытыми люками и высунувшимися из них танкистами. Водитель «эмки» распахнул дверь и что-то спросил у регулировщика, тот провёл рукой по бедру, наверно, показал глубину, и после его жеста машина стала освобождать дорогу, давая возможность стать первопроходцем грузовику. Тот объехал легковушку и, миновав брод, вскарабкался на пологий берег. Под накинутым (для лучшей вентиляции) с бортов на крышу брезентом сидели скалившиеся немцы, обсуждая осторожность водителя «эмки». Брошенная шутка их так развеселила, что смех донёсся сквозь урчание двигателей. «С улыбкой умрут», – подумал я и широко раскрыл рот. Последовавший вслед за этим взрыв опрокинул грузовик вместе с пушкой набок и взметнувшееся многочисленными брызгами из-под задних колёс поверженной машины огненное облако, окрашенное молочным дымом, окутало её чуть ли не со всех сторон. Одновременно по колонне ударили бронебойщики, пулемётчик и засевшие в лесу стрелки. Устоять под прицельными залпами ПТРов, бьющими со ста метров, лёгкие танки не могли. Их даже не столько броня подвела, сколь навешанные канистры с бензином. Бронебойно-зажигательные пули творили огненную феерию. Бронированные монстры уже чадили, доживая последние мгновенья, а по ним продолжали вести огонь, дырявя борта и разбивая катки. Наконец, замыкающий колонну танк подпрыгнул, освобождаясь от ненужной башни, и в наступившей тишине после оглушительного грохота раздался завершающий бой хлопок, показавшийся невинным выстрелом новогодней хлопушки. Канистра полыхнула, добавляя в задымлённое небо свою лепту. Пять минут, именно столько продлился бой у брода на Рытой. Один из многих за сегодняшний день и один из немногих, принёсших безоговорочную победу советскому оружию. Первый батальон пятого танкового полка «Вюнсдорф» двадцать второго июня так и не дошёл до Кобрина. Попытка протиснуться через позиции Кононова на Варшавском шоссе спустя час после событий на переправе привели к потере еще двух танков, и наступление временно прекратилось. Зато во всей красе проявила себя авиация, ставшая бичом для 22-й дивизии.