Лада Кутузова - Темногорье

Костик заехал за ним, как и договаривались. Ничего не сказал по поводу того, что Хирург так и не побрился. Попросил только вперед не лезть и бумаги подписывать лишь после его одобрения. Адвокат по-свойски вошел в кабинет следователя следом за Хирургом. Они поздоровались, и следователь пригласил сесть. Протянул Хирургу бумаги, чтобы тот ознакомился с заключением судебной медицинской экспертизы. Можно подумать, Хирург не догадывается, что там написано. Он врач и сразу понял, что произошло: черепно-мозговая травма. Но заключение взял.

Следователь с Костиком обсуждали, что Анина сестра уперлась и не хочет договариваться. Что нужен свидетель, который бы дал показания, что мотоциклист мчался с превышением скорости, а не пятьдесят километров в час, как положено в городской черте. Или мотоциклисту денег дать, чтобы себя оговорил. С медицинским освидетельствованием все утрясли — проба наличия алкоголя в крови не показала. Хирург слышал их разговор, но точно это относилось не к нему. В конце медицинского заключения он зацепился за фразу: «обнаружена беременность сроком шесть недель». Перечитывал снова и снова, но смысл исчезал, будто скользкое мыло из рук. Какая беременность? Кто беременный? При чем здесь это? Но он уже начал понимать, как Костик хлопнул по плечу:

— Подписывайте.

Хирург подписал, а знание исчезло, точно утренняя роса под лучами солнца.

И лишь поздно вечером его осенило: Аня беременна! Была… Поэтому она и приходила в тот день к нему в больницу, хотела сообщить. И его прорвало. Впервые он заплакал-застонал, словно обезумев. Он пытался приглушить звук, до крови вцепившись зубами в руку, но не помогало. Молотил руками по дивану, стене, лицу, но физическая боль никак не могла заглушить душевную. Казалось, его вывернули наизнанку, сделали слабым и уязвимым. И он кровоточил каждой клеткой своего организма. Когда, казалось, скоро наступит конец, Хирург осознал: он не может. Не может договариваться ни с мотоциклистом, ни тем более с Аниной сестрой. Ни врать, что парень нарушал, а сам он был трезв. Не хочет быть большей сволочью, чем уже есть. И не в состоянии терпеть невыносимую боль, не желает знать и помнить.

Хирург распахнул бар и схватил бутылку: виски пятилетней выдержки. Но пил его как воду. Из горлышка, крупными жадными глотками, лишь кадык ходил вверх-вниз. Не подействовало. Хирург открыл красное вино, которое привез кто-то из коллег из солнечной Абхазии. После темное пиво — чешское. А затем зачем-то решил упаковать рюкзак. Раньше, в студенческие времена, он каждый год ходил в экспедиции. Однажды с однокурсниками устроили экстремальный поход — на выживание, с минимумом снаряжения и продуктов. Им сильно потом влетело от руководства института, но до конечного пункта дошла вся группа.

И вот сейчас Хирург кидал в рюкзак походный топорик, фляжку с водой, мультитул — нож с кучей дополнительных насадок, соль, спички и что-то еще. И Анину фотографию, чтобы была с ним. Он порывался съездить на кладбище, но вспомнил, что Ани там нет — ее похитило небо. Но все же куда-то отправился, потому что незнакомая женщина требовала от него какой-то билет. На женщине была форма, но Хирург никак не мог соотнести одежду со знакомой профессией. Не медсестра, и не врач, и не полицейская, что-то вертится в голове, но мимо.

Он протянул бумажку, которую держал в руке, точно охранную грамоту, и женщина прочла: «Темногорье. Плацкартный билет». Откуда взялся билет — Хирург не знал. Будто часть времени уплыла вместе с суетливым дождем в ливневый сток. Женщина пропустила его, а потом все смешалось и забылось под мерный перестук колес, прерываясь лишь на мгновения.

Кто-то трясет его за плечо: «Мужчина, вам выходить». После все расплывается, словно в глаза насыпали соли. Очень режет, и слезы текут непрерывным ручьем. А еще так плохо, что Хирурга тошнит от самого себя, и выворачивает наизнанку, потому что невозможно ему больше быть Хирургом.

(Хирург, автор арта Мария Бухтоярова)

Ворона была вполне обычная: серая, с черными крыльями, хвостом, головой и с чернильным пятном на грудке. Она жила возле бывшей городской свалки, хотя в последний год отходы сюда не привозили. Но она не унывала: умная птица всегда знает, как прокормиться. Начался сезон гнездования, а значит, яйца и птенцов всегда можно украсть. Она всеядная. Питается мелкой живностью, насекомыми и зернами. Мир рухнет, как выпало соседнему городку, а вороны останутся.

Свалка не пополнялась, потому что в городе что-то произошло — какая-то беда случилась с его жителями. Ворона раньше летала туда на поиски корма, но в последнее время перестала. Урны стояли пустые, с улиц исчез мусор, брошенный беспечными людьми. Пропали люди, собаки, кошки, крысы, голуби и воробьи — вечные спутники городов. А также вороны. Ни одна из товарок, отправившаяся за легкой добычей, не вернулась. Этой хватило ума сообразить, что в городок лучше не соваться. Но сегодня случилось странное.

На свалке появился старик. С коротким ежиком седых волос и еле заметным шрамом на щеке. Он бегал по свалке, взмахивая руками, и каркал. С трудом ворона различила: «Пора. Надо лететь. Город». Она не понимала, зачем ей это нужно, ведь там точно нет еды, и оттуда не возвращаются. Но старик посмотрел на нее провалами вместо глаз, и она поднялась в воздух.

(Хранитель Пути, автор арта Любовь Романова)

Они шли уже третий день после той истории с ночным танго. Бескрайние поля сменялись перелеском, переходящим в чащу. Ароматы свежей травы и одуванчиков уступали место запахам сырой земли, гниющих бревен и прелой листвы. И пение соловья… Катя раньше никогда его не слышала, как и Игорь. Хорошо, дядя Дима разбудил как-то утром обоих и позвал слушать. Они сели прямо на траву и полчаса внимали звонким руладам невидимого певца, словно им никуда не надо. Будто выбрались на пикник в ближайший лесок, чтобы послушать пение птиц, побродить между деревьями, а затем развести костер и зажарить шашлык. А еще сделать так: картошку посолить, завернуть в фольгу и в угли сунуть, чтобы запеклась до золотистой корочки, а внутри рассыпчатая. И есть ее горячую, чтобы зубы от жара сводило. Шашлык снять с шампура вилкой, макнуть в острый кетчуп и в рот. И сидеть возле костра, наблюдая, как тают искры в воздухе, а потом искупаться в холодной лесной реке. До синевы, до мурашек по коже, до зубной дроби. И отпаиваться горячим чаем, заваренным на листьях малины и земляники. А затем вернуться домой.