Владислав Морозов - Охотник на шпионов [litres]

Называвший себя Смирновым тип согласно кивнул. Медленно удаляясь следом за ним, в сторону от горящего автофургона и стихийно возникшей вокруг него всеобщей суеты, я понял, что наш разговор действительно стоит начать прямо сейчас, пока рядом нет ненужных свидетелей.

– «Зимний холод 399»! – выдал я страшным и приглушенным, как у профессионального подпольщика, голосом заранее заученную условную фразу, после которой, если верить Блондинке, вся команда этих чертовых биороботов (или кто они там на самом деле?) должна была начать выполнять любые мои приказания. Интересно, какой такой умник в этом самом будущем умудряется придумывать подобные предельно извращенные словесные конструкции?

– Излишне, – ответил своим ровно-бесстрастным голосом тот, кого я знал как Смирнова, и нехотя произнес отзыв: – «Мрак и Туман 22». Я уже успел понять, кто вы такой. Ваша модель поведения слишком резко выделяется на фоне остальной здешней «массовки». Как нам вас называть?

– Как только что называли. Так, как меня называют и все прочие здесь. Просто «товарищ командир», «товарищ майор», «майор Ухватов» или по имени-отчеству.

– Хорошо. Принято. Но при вашем появлении наша аппаратура слежения не показала никаких признаков работы какого-либо транспортного оборудования. Как такое может быть?

– А вот это не важно, дорогой товарищ. В этой жизни все бывает, как говорят у нас – век живи, век учись, дураком сдохнешь. Я так понимаю, главное это то, что я здесь, а будущий академик Игнатов у вас? Или я не прав?

– Да, – ответил мой собеседник. При этом я четко понял, что после этого моего «не важно» он несколько напрягся. Похоже, как и положено пусть и сложно-биологическому, но все же механизму он не любит иметь дело с чем-то, чего до конца не понимает и не может просчитать. Честно говоря, плевать мне было на любые его недопонимания. Лишь бы потом не возникла неприятная ситуация, во время которой он вздумает меня вырубить, стреножить и, к примеру, «вскрыть с целью обнаружения новых законов природы».

– Кто еще из его 13-го армейского ремонтно-восстановительного батальона с вами?

– Только один человек. Некий сержант Шепилов. Мы решили, что, если мы будем таскать с собой только наш Объект, это может вызвать определенные подозрения у «массовки».

Интересно, что слово «Объект» в отношении Игнатова он произносил как-то особенно уважительно, чуть ли не с придыханием. А вот уничижительный термин «массовка», употребляемый им по отношению ко всем остальным, показался мне не очень уместным. Как-никак, здесь не художественный театр и даже не Иван Охлобыстин с антрепризой…

– Кстати, а почему «массовка»? – поинтересовался я.

– Это один из терминов, которыми у нас для удобства зашифровано все то, что является не имеющими ценности и не представляющими явной угрозы существами вида homo sapiens. В официальных рапортах и между собой мы используем такое определение, но перед отправкой нас предупредили, что это подобное, полное наименование звучит несколько громоздко и чужеродно, особенно для слуха тех, кто населял планету тогда.

– Это ты верно подметил насчет чужеродности. Хорошо, пусть будет «массовка». Считай, уговорил. Ну, два человека или один – невелика разница. Проблемы для нас это, я думаю, не составит. Я так думаю, что первым делом стоит определиться с обстановкой, а затем уходить по какому-нибудь из возможных вариантов? И, по-моему, лучший из вариантов, это если мне удастся повести на прорыв все здешнее воинство.

– С точки зрения конспирации – да. А если исходить из соображений минимизации ущерба – нет.

– А что вы вообще понимаете под «минимизацией ущерба»? Ущерба для кого?

– По инструкции, любое воздействие на окружающую реальность должно быть минимальным.

– Это как?

– По инструкции, чем меньше свидетелей у любой нашей операции – тем лучше. Поэтому мы по прибытии сюда сразу же провели комплекс минимально необходимых мероприятий по информационной безопасности. Фото и киноаппаратов ни у кого здесь не было изначально, а номенклатуру письменных принадлежностей мы смогли сократить до минимума. При этом количество бумажных документов здесь тоже минимально. Собственно, единственный рукописный список личного состава, составленный еще до нашего появления, сейчас находится на руках у самого старшего по званию, командующего этими, не имеющими ценности и не представляющими явной угрозы существами вида homo sapiens, то есть старшины Гремоздюкина, с которым вы уже познакомились. И ни мы, ни Объект с его коллегой в нем не значатся. Гремоздюкину же этот список нужен лишь для того, чтобы отмечать крестиками очередных погибших.

– Основательные вы ребята, однако, – сказал я, сам не понимая, похвала это или простая констатация факта. При этом медленно и почти бесшумно шагавший рядом со мной по зимнему лесу Кюнст упорно не проявлял вообще никаких эмоций. И во всем его облике (белый маскхалат, лыжная шапка, самозарядная винтовка на ремне за плечом и непроницаемо-суровая физиономия кирпичом) прямо-таки читалась эта самая основательность, в нашем времени обычно свойственная наемным убийцам из плохих телесериалов. Кстати, именно в этот момент я понял, что больше не слышу стрельбы со стороны боевого охранения – ни пулеметной, ни винтовочной. Тут одно из двух – или Гремоздюкин-таки разобрался и навел там порядок, или финны все-таки перерезали (перестреляли, передушили, ненужное зачеркнуть) боевое охранение и скоро будут здесь, чтобы изничтожить остальных. Какой из вариантов сложился в итоге – скоро узнаем…

– Инструкция, – ответил он. – Я хотел сказать, что при массовом прорыве нас увидят, а следовательно, запомнят и смогут потом рассказать как об этом событии, так и о нас, более сотни не имеющих ценности и не представляющих явной угрозы существ вида homo sapiens. Есть риск, что эта информация затем попадет совсем не туда, куда следует. Причем это может произойти совершенно случайно, много лет спустя. Иногда подобные случаи даже требовали дополнительной коррекции.

Интересно, чего они в этих случаях корректировали – просто жгли документы или же еще и отрывали бошки свидетелям? Они такие, они могут…

– И как ты в таком случае предполагаешь действовать?

– В идеале – в какой-то момент тайно уйти компактной группой, вместе с Объектом, которого можно временно усыпить или дезориентировать, предварительно обеспечив возможность для второй воюющей стороны быстро и гарантированно уничтожить всех находящихся здесь военнослужащих формирования. Которое они именуют «Рабоче-Крестьянская Красная армия».

– Ты что же, сука, предлагаешь мне ради банального сохранения секретности позволить каким-то чухонским ублюдкам перебить за здорово живешь почти две сотни русских людей? – вопросил я предельно угрожающим тоном. Признаюсь, что от всего только что услышанного от него я прямо-таки обалдел. Ну невозможно привыкнуть к логике этих киборгов и прочих искусственных людей, которые всегда ведут себя как автоматизированная пилорама с ЧПУ, относясь к людям словно к доскам и бревнам! При этом сидящий внутри меня (как, впрочем, и в любом человеке, особенно русском) «встроенный пессимист», которого я еще называю «мелкая гнида» или «функция подонка», беззвучно захихикал, приговаривая – по-твоему, разные там Натанзоны или Ебылхановы, это и есть русские люди? Н-да, тут все-таки правильнее было бы сказать «советские». Только этот лже-Смирнов подобного термина точно не поймет, он таких слов вообще знать не должен. И потом я почему-то вспомнил лицо фельдшерицы Феофиловой и подумал о ее оставшейся в Питере маленькой дочери, а также и о всех прочих, волей судеб скучившихся в этих гиблых лесах небритых мужиках в серых шинелях, у которых где-то в самых разных уголках необъятного СССР (как тогда пели «от Кронштадта и до Владивостока») наверняка есть если не жены с малыми детьми, то уж, по крайней мере, мамы, которые ждут, горюют и на что-то надеются. Конечно, какой-нибудь подонок-чистоплюй новой формации может сказать, что на фоне миллионных жертв Великой Отечественной десятки тысяч погибших на «незнаменитой» финской войне – это просто смешно, да и вообще решительно во всем виноват кровавый тиран Сталин, и не важно, в 1940-м кто-то умер, или в 1941-м, им по-любому «не повезло». Но я-то считаю так – раз уж есть хотя бы теоретическая возможность, что несколько десятков людей останутся в живых и проживут лишний годик, ею просто грешно не воспользоваться. И плевать мне на то, что очень многие из них неизбежно погибнут уже через полтора года – лично я отсюда к этому времени уже свалю и к их дальнейшим судьбам не буду иметь никакого касательства. Тут уж пусть тетка-фортуна решает.