Александр Сафонов - Кадеты

Совершенно ничего не шевельнулось внутри. Можно попытаться выдавить слезу, но фальшь будет заметна, лучше говорить правду.

– Я совсем его не помню. После потери памяти единственный кто у меня есть близкий, это Артур. Жаль, конечно, но я и не надеялся, что когда-нибудь встречусь с отцом.

– Ничего плохого о нём никто ничего не сказал, – продолжил комендант. – А вот штабс-капитан Ставский, еще та гнида! Мой заместитель очень хорошо его знает. И сильно удивился, узнав о наличии у него сына. Да, Мария передала мне твои слова об усыновлении, это поможет убедить Мишустина отпустить твоего друга. Но вам нельзя оставаться в Ростове, я через три дня уезжаю на новое место службы, а без меня вас могут опять задержать. Есть у вас где приютиться? Ты своих родственников не помнишь, а Артур?

– У него их и не было. Ничего, мы не пропадем, – уверяю я. – Отправимся на юг, в Одессу, например, нам бы только документы какие…

– Документы говоришь…, - комендант потер висок, похмелье начинается. – Подумаю. Но тебе придется вернуть деньги, которые ты выманил у товарища Крамского. Или они у главаря шайки?

– Верну, я сам главарь был. Только их отдали квартирной хозяйке в счет питания и проживания, а она вон как поступила! Мы ей до этого еще золотом платили! – не упускаю возможность, а то из-за лимита времени сам могу не успеть поквитаться. – У нее еще сын белый офицер был, правда его убили.

– Разберемся завтра. Желательно чтобы вы к вечеру уже исчезли из города, пока будут думать, что вы у меня. А с документами…, есть одна мысль. Был у меня племянник, твоих лет, умер не так давно. Можно тебя за него выдать, проверять ежели будут, то у меня и спросят. А с Артуром твоим что-то придумаем.

– А Нюся? И Ванька с Мишей? – вспомнил я еще об одном своем обязательстве. – С ними что будет?

– Не переживай, Тоня их не выгонит. Семья моя тут остается, присмотрят за твоими воспитанниками. Всё? Больше тебя ничего не держит? Тогда давай спать отправляйся, а то у меня трудный день был сегодня.

Стукнув дверью Машу, подслушивающую разговор, выхожу к ожидающей меня компании. Спать рано, нужно раздать ЦУ, завтра будет некогда. Начинаю с Маши, уединяюсь с ней у двери в прихожей.

– Завтра мы уедем с Артуром, пообещай, что позаботишься о Нюсе! Мальчишки и сами не пропадут, а она девочка, ей трудно.

– Мог бы и не говорить, я всегда мечтала о младшей сестре!

– Хорошо, – киваю я. – Тогда второе: мы с тобой еще встретимся, но на всякий случай запомни одну дату. Ничего не спрашивай, просто запомни – октябрь 1943 года. Если ты будешь в это время в Киеве, тебе нужно будет немедленно его покинуть. Не спрашивай! Просто пообещай что сделаешь!

– Странный ты, – вздыхает Маша. – Хорошо, обещаю.

– Спасибо, за все! – наклоняюсь и быстро целую в щеку.

– Дурак! – отшатывается Маша. – Напугал! Разве так целуются?

Положила руки мне на плечи и прижалась губами к моим, неумело но сильно. Блин, кажется у меня первая эрекция в этом времени! А я уж боялся, что у Вяземского что-то не в порядке с этим делом, никакого проявления до этого не было.

Разобравшись с Машей, принимаюсь за Нюсю. Тут оказалось сложнее, узнав, что я уеду, Нюся разрыдалась. Пришлось тоже целовать, помогло мало, но постепенно успокоил. Пришлось клясться, что обязательно вернусь и женюсь на ней. Но с нее обещание быть пай-девочкой, учиться и слушаться старших. С мальчишками уже легче, нам постелили вместе, на полу, вот мы и шептались. Сказал, чтобы деньги с чердака забрали себе, но долго не держали, так как они быстро обесценятся. Лучше отдать их Антонине Ивановне на продукты, чтобы не чувствовать себя нахлебниками. Задумался над парадоксом со спрятанной мной коробкой. Если я завтра заберу ее, что изменится в будущем? Вадик расскажет мне что мы не нашли на чердаке ничего? А если я взамен оставлю записку для себя? Или спрятать что-то из того, что в дальнейшем станет раритетом. Пулемет «Максим», например. Не исключено, что у меня не будет возможности побывать на чердаке до отъезда, но я ведь могу рассказать Ваньке, как найти захоронку. Загадка, однако. Так ничего и не решив, засыпаю.

Проснулся, как и положено, среди прижавшихся ко мне пацанов. Еще шесть суток, что делать потом, не знаю. Комдив уже собравшийся отъезжать, меня с собой не взял. Приказал находиться дома и никому никуда ни шагу. Подумав, попросил у Маши тетрадку и ручку, начал записывать все известные мне события в хронологическом порядке. Создание пионерской организации в следующем году, образование СССР, смерть Ленина в 1924, самоубийство Есенина в 1925, и так дальше до 1943 года. Последняя дата – октябрь 1943, без указания события, но с тремя восклицательными знаками. Наделал клякс, к тому же пишу без лишних букв, которые должны скоро упразднить. Закончив, даю тетрадку Маше.

– Дай слово, что прочитаешь, только когда я уеду.

– Я же умру от любопытства! – взмолилась Маша.

– Тогда отдам Нюсе, она тебе точно не отдаст, а сама читать еще не научилась.

– Даю слово! – тут же согласилась Маша.

Мучиться неизвестностью пришлось до обеда, ровно в тринадцать ноль ноль подъехала машина. Теперь уже я душу Артура в объятиях, только без слез. Он еще больше похудел, под глазами синее. Не от побоев, синяков не видно, ногти тоже целые.

– Живой чертяка, как ты, не кашляешь? – тискаю его.

– В порядке, а ты? Говорят тебя били и ты сознание потерял?

– Так, господа кадеты, хватит целоваться! – прервал нас комендант. – Сейчас с моим ординарцем едете к вашей квартирной хозяйке, забираете деньги и ваши вещи. Потом сюда, прощаетесь и вас посадят на поезд в сторону Харькова. А дальше уже сами смотрите куда отправиться.

– Нет, я сам за вещами, а Артур пока пусть помоется, – вношу я коррективы. – Мне помогут припугнуть хозяйку?

– Да, но не переусердствуй. Грабить не нужно, заберешь свое и все.

Да там и нашего более чем достаточно! Потирая руки, отправляюсь мстить. В машине ординарец и водитель, оба молодые парни из рядовых красноармейцев. Впрочем, у ординарца есть какая-то полоска на рукаве, но что она означает не в курсе. А ведь специально изучал знаки различия, а такой не видел.

Марфа оказалась дома, рынок уже разбежался. При виде меня, в сопровождении вооруженных бойцов, побелела, но попыталась изобразить радость от моего возвращения. Получилось плохо. Бойцы, которых я попросил сделать зверские рожи, перестарались, как бы у старушки инфаркт не случился.

– Жадность до добра никого еще не доводила, Ильинична. Давай обратно все, что мы тебе платили, плюс зарплату за эксплуатацию несовершеннолетних. Или я сам возьму.

Киваю на подоконник, под которым у нее заначка. Нюся выследила и мне сообщила.

– Я отдам, все ваше отдам! – трясущимися руками Марфа достает завернутое в платочек богатство. Отвернувшись, прикрывает от нас, перебирает. И…, повернувшись, протягивает мне стопку царских денег.