Андрей Шопперт - И опять Пожарский 3

Оставив математиков переваривать и составлять план учебников, Пётр двинулся к механикам. И застал их за работой. Эти серьёзные дядьки в политику не полезли. С присоединением к этому коллективу Йоста Бюрге, Людвига Фойе, Йоханнеса Маркуса Марци и Пьера де Крильона получился такой замечательный инженерный центр, что теперь им любые подвиги по плечу.

– Товарищи учёные, – начал Пётр, вспомнив песню Высоцкого, – Не знаю, чего вы сейчас творите, но я принёс вам наброски велосипеда. Это такой двухколёсный аппарат, который приводится в движение мускульной силой ног, которая передаётся по цепи на колесо. В общем, смотрите рисунки и спрашивайте.

Вопрос последовал мгновенно, вернее ответ на него.

– Это аппарат сразу упадёт, – заявил французский изобретатель вечного двигателя Людвиг Фойе.

– Нет, он не упадёт, ещё вопросы есть?

Теперь все пятеро склонились над рисунками.

– А как остановить или замедлить движение? – спросил Шиккард.

– Вот! Это главный вопрос. В книге атлантов, где я увидел этот велосипед, объяснялось, что если педали не крутить, то велосипед будет просто ехать по инерции, а если крутнуть педали назад, то заднее колесо заблокируется и велосипед остановится. Только я тогда был маленький, и как это делается, не понял. Сейчас вас шесть изобретателей, неужели вы не сможете повторить, то, что сделали древние. Если у них это работало, то и у нас должно. Задача ясна.

– Но почему он не падает? – это опять француз.

– Я точно не помню, но там что-то было про возникающую третью точку опоры при движении, – генерал Афанасьев что-то такое видел по телевизору, но конечно не запомнил.

– Ну, раз у Атлантов этот велосипед ездил, то и у нас поедет, – закончил прения Йост Бюрги.

– Это не всё. Слишком просто для таких титанов, как вы, господа. Я появлюсь только перед тем, как на реке лёд встанет. За это лето и часть осени вам нужно сделать работающую паровую машину, что вы уже делали с Кеплером. Только теперь она должна быть большая и мощная. В перспективе мы поставим её на специальную платформу, и она будет тянуть конку вместо лошадей.

– А чем лошади плохи? – Вильгельм Шиккард был любитель лошадей, и если у него выдавалась свободная минутка, обязательно наведывался в конюшню к арабским скакунам.

– Всё дело в мощности. Паровая машина может развивать мощность в сотни лошадиных сил. Тогда мы сможем отправлять сразу несколько вагончиков с людьми, да даже не вагончиков, а больших вагонов.

– Видел я у Иоганна эту страшилку, – улыбнулся Йост, – Что ж, и за это дело возьмёмся.

Он с негласного согласия механиков стал у них главным. По заслугам.

– Только мы сейчас устраняем некоторые недоделки в швейной машине и новом ткацком станке, думаю, что со следующей недели приступим к вашему велосипеду, – поклонился Йост.

Вот где такие люди в двадцать первом веке? Одни рвачи и лодыри. Хорошо, что его забросило в семнадцатый, тут он дома.

После механиков настал черед музыкантов и композиторов. Пока он три дня лежал и болел, в голову лезли мысли о прочитанных про попаданцев книгах. Там они все пели под гитару песни Высоцкого. К сожалению, играть на гитаре и или на чём-либо ещё генерал Афанасьев не мог. И в хоре он не пел. Всю жизнь он воевал или работал. Но! Но ведь во время войны пели замечательные песни и про Катюшу, которая выходила на берег, и про тесную землянку и десятки других песен. Пётр взял блокнот и сколько помнил, туда записал. Потом прочитал. Некоторые вещи явно с семнадцатым веком не вязались. Что за землянка, какая такая печурка. Где это "Пограничье"? Как мог Пожарский попытался исправить слова, чтобы они подходили к современности. Ну, какая, такая "защитная гимнастёрка"? Пусть будет "рубаха расписная", и так далее. Получалось довольно коряво. И тут Петра осенило. Да, итальянцам всё равно. Им просто нужно спеть эти песни, пусть они запишут музыку нотами и попытаются воспроизвести на своих инструментах. Вот сейчас Пётр Дмитриевич и пел итальянцам песни. Приходилось повторять по нескольку раз. Композиторы не успевали. Домой Пётр добрался только поздно вечером. Где-то на пятой или шестой песне произошло чудо – головная боль прекратилась. Всего Пожарский записал с маэстрами десяток песен. На завтра у него был запланирован поход к химикам, а после обеда он вновь пообещал музыкантам осчастливить их своим присутствием.

Ну, вот, а то политика. Дел куча. Работу надо работать.

Патриарх Филарет знакомился с Вершиловым и всё отчётливее понимал, что то, что он видит – просто невозможно. Каждая деталь по отдельности ещё была возможна, но всё вместе – нет. Казалось бы, дом, в котором есть печь на кухне, чтобы хозяйка готовила еду, и печь в центре дома, чтобы тепло было сразу во всех комнатах, что в этом особого. Вторая печь называется "голландка", потому что её голландцы придумали. А вот нет. Отлично выучивший русский язык художник Рубенс похвалил князя Пожарского, что тот придумал такое замечательное расположение печи, тепло сразу во всём доме. А ведь Рубенс – голландец.

Полуяров был купцом, который занимался продажей семенного зерна и всё время хотел, чтобы урожаи были больше, чем сейчас везде по стране. Нашёл его князь Пожарский, дал денег и вот тебе "полуяровка". Да вот, не совсем. Оказывается, что это именно Пётр рассказал известному уже на всю страну Полуярову, как вывести пшеницу и рожь такой огромной урожайности. Об этом проговорился Василий Петрович, когда они с патриархом обходили теплицы, где уже посеяли "рассаду" иноземных растений. Растения привезены из Америки испанцами, но когда Филарет попробовал жареной картошки и заготовленную на зиму в стеклянной банке баклажанную икру, то решил спросить у испанского наёмника, как они выращивают эти растения, под открытым небом или тоже в "теплице". Оказалось, что Мигель про эти растения и не слышал. Испанец не знает про растения, а князь Пожарский знает, как их приготовить так, что от стола оторваться невозможно.

Воевода Ян Заброжский, когда Филарет хвалил его умение владеть саблей, проговорился, что это единственное, чем он владеет лучше Петра, в остальном князь его превосходит на голову. А кто учил Петра Дмитриевича? И так во всём.

Патриарх ходил и восхищался храмом, хвалил Трофима Шарутина, который якобы и построил сей великий собор. Трофим молчал, молчал, да потом и выдал, что он только строил, а задумал и даже рисунки сделал князь Пожарский и чужой славы архитектору не надо. Да, сейчас Шарутин сможет сделать и лучше, так как понял саму идею, но это проект Пожарского. И именно он придумал делать мозаику на наружной стене, а не мастер Аким Юнусов. И дверь, которая открывается сама, сделана, конечно, Шиккардом и другими "механиками", но придумал опять Пётр.