Иван Оченков - Государево дело [litres]

– Все мы правду ищем, – как можно туманнее отвечал я, с нетерпением ожидая, когда на мой стук выглянет привратник.

– Ты найдешь! – утвердительно заявила женщина, вызвав тем самым всеобщие шепотки.

– Гляди-ка, матушка Пелагея служивого благословила.

В том, что меня приняли за рейтара, нет ничего удивительного. Привык я к этому наряду, будто к коже он прирос, и, если нет никаких официальных мероприятий, ношу именно его. То, что юродивая знает мое имя, тоже объяснимо. Я тут нет-нет да бываю, так что могла и запомнить. А если и просто угадала, так не зря же нас, русских, Иванами кличут…

– На-ка вот тебе, Ваня, – протянула она мне краюху хлеба. – Голодный небось?

– Спасибо, – сдержанно поблагодарил я, не зная, куда девать этот подарок.

– Ты ешь, – одними губами усмехнулась баба, – а то ворота не откроются.

– Ешь-ешь, касатик! – подхватили собравшиеся. – Тебя матушка Пелагея благословила.

Кстати, имеет ли право юродивая благословлять – большой вопрос. Надо сказать, что Православная церковь на самом деле относится к подобным персонажам довольно настороженно, поскольку среди них часто случаются бесноватые, а то и просто проходимцы. Недавно избранный патриархом Филарет, к слову, в этом смысле особенно недоверчив, и несколько босоногих горлопанов, любивших смущать народ выкриками на религиозные темы, недавно познакомились с монастырскими тюрьмами. Это еще гуманно, поскольку брат патриарха в Земском приказе обычно начинает дознание с дыбы.

Случаются, впрочем, среди юродивых и прозорливцы. Хотя, думаю, это не тот случай. Но делать нечего, и я на глазах собравшихся откусил от краюхи. Странно, но хлеб не замерзший, как можно было ожидать, глядя на погоду.

– Вкусно, – хмыкнул я, не зная, что сказать, и тут за моей спиной раздался скрежет и открылось окошко.

– Кто там покой обители тревожит?.. – прохрипел выглянувший в него сторож, но, узнав меня, переполошился и бросился отпирать калитку.

– Я же говорила, – с видом небесного ангела, явившего чудо Господне, заметила матушка Пелагея, вызвав благоговейный шепот у окруживших ее баб.

– Святость-то какая!

– Молись за меня! – кивнул я на прощанье юродивой и поспешил войти внутрь.

– Куда прете?! – раздался за моей спиной голос стражника, охранявшего покой монастыря. – Сказано вам, позже откроют!

– А это кто?

– Кто-кто!.. – взъярился привратник, но что он дальше сказал любопытствующим, я уже не расслышал.

Игуменья Ольга встретила меня неласково. Одним взглядом заставила любопытствующих сестер вспомнить об их неотложных делах и сухо предложила войти.

– Здравствуй, царь православный! Что-то ты зачастил к нам.

– И тебе не хворать, матушка.

– Помолиться желаешь?

– Где Алена?

– Что?

– Что слышала, Ксения Борисовна! Где Алена Вельяминова?

Игуменья нахмурилась, как всегда, когда я вспоминал ее мирское имя, но тут же взяла себя в руки и почти участливо спросила:

– Что, Ваня, подвел девку под монастырь?

– Где она? – переспросил я, игнорируя упрек.

– Нет ее здесь!

– Врешь!

– И повернулся же язык невесте Христовой такое сказать, – укоризненно покачала головой Годунова.

– Где она, Ксения?

– Ушла.

– Как? Куда?

– Не знаю, Ваня. Я ей лишь сказала, что не приму на послушание. Все одно ты ей покоя не дашь и заберешь отсюда, а коли станем упорствовать, так с тебя станется обитель по камушку разнести!

– Господи, за что же мне это? – тяжело опустился я на скамью и, сняв с головы шапку, бросил ее на стол.

– Сам, поди, знаешь, – бесстрастно отвечала монахиня. – Ведь ни одной юбки не пропустил на пути своем. Вот и наказал тебя Господь.

– Делать ему больше нечего, как за каждым прелюбодеем следить, – проворчал я в ответ на обвинения. – К тому же тебе ли не знать, что не такой уж я и греховодник. Ты ведь у меня не один день в лагере скрывалась, покуда я Машку искал!

– Скажи еще, что у тебя мыслей греховных в ту пору не было?

– Мало ли, – усмехнулся я. – Это же только мысли.

– Еще хуже!

– Ладно тебе, – примирительным голосом отвечал я и поспешил перевести разговор на другую тему: – Представляешь, а ведь Мария знает, что ты ее мать!

– Сама догадалась или подсказал кто?

– Хуже. Подслушала вас с Аленой.

– Вот егоза!

– Ага, большая уже совсем. Скоро заневестится, вот тогда хлебнем с ней лиха.

– Господь не без милости.

– Ну-ну. Слушай, Ксения Борисовна, ты вправду не знаешь, куда Алена направилась?

– И знала бы – не сказала. На что она тебе? Смущаешь только девку. Ты ведь женат, и дети есть!

– Вот-вот.

– Погоди-ка, а ты не для того ли царицу Катарину в православие перейти заставил, чтобы к нам в монастырь спровадить?

– Да ты что! – искренне возмутился я. – Как тебе такая мысль в голову пришла? Я все-таки рыцарь!

– Довелось мне вашего брата-рыцаря повидать. Та еще сарынь [20] Сарынь – то же, что и сволочь. ! Дочку-то зачем перекрещивал?

– Странный вопрос от православной игуменьи. Или ты не рада, что она к истинной вере пришла?

– Было бы чему радоваться, Ваня! Бог един, Он бы и без того невинную душу своим заступничеством не оставил. А вырастет царевна – намается. Православных принцев не водится, а за лютеранина тебе ее теперь не выдать.

– Хоть ты душу не трави! Переиграл меня Филарет, что тут скажешь.

– Струсил?

– Полегче, царевна! – огрызнулся я, но потом вздохнул и добавил: – Не того я испугался, про что ты думаешь. Смерти, видит бог, не боюсь, сечи тоже. А вот что придется кровь пролить у своих… своих, понимаешь?! И ладно бы бояре взбунтовались – всех бы тут же посек! Ни на возраст, ни на заслуги прежние не поглядел бы… а вот мужиков да баб простых, с иконами – не смог. Хреновый из меня царь, правда?

– Как ты вообще допустил, чтобы его выбрали?

– Получилось так. Можно сказать – Его воля!

– Любите вы свою слабость, жадность и глупость Божьей волей прикрывать! Я поначалу думала, что как только патриарха выберут, так я в ноги упаду и вымолю, чтобы меня в глушь отправили, от мира подалее.

– А теперь что же?

– А теперь решила, что буду ему и прочим как бельмо на глазу! Пусть смотрят на меня и вспоминают подлость свою.

– Пристыдить хочешь?

– Стыда там отродясь не бывало, как и совести. Но хочу!

– Быть по сему. Пока жив, не дам тебя выслать из Москвы.

– Спасибо, государь. Только куда Вельяминова бежала, все одно не ведаю. Зачем она тебе?

– Люблю я ее, Ксения. Понимаю, что вместе нам не быть, но не могу иначе. Как наваждение какое-то!

– Странный ты, Ваня. Однако если вправду любишь – найдешь. Сердце тебе подскажет. А теперь ступай. И так уже покой обители нарушил.

Оставив игуменью, я спустился вниз и остановился в нерешительности. Возвращаться домой в Кремль не хотелось, а больше идти и некуда было. Разве что в Стрелецкую слободу, но вскоре все узнают, что я там, прискачут ближники, за ними придворные. И все вернется на круги своя. Льстивые улыбки бояр, состарившаяся жена, дети, выросшие без меня, и дела-дела-дела. Кляузы, доносы, челобитные. Причем большинство из них можно было решить на месте, не доводя до высших инстанций, но куда там! Все в Москву, все пред светлые очи…