Иван Оченков - Государево дело [litres]

Центр занимает представитель императора – граф Хотек. Рядом с ним в лиловой сутане с важным видом сидит архиепископ Фердинанд Баварский. Довольно представительный мужчина с умным лицом. Судя по рассказам Ульриха, человек он волевой и решительный. Прежний епископ Гильдсгейма не отличался излишней набожностью и даже нажил с некоей Гертрудой фон Плеттенберг двоих детей. Стоит ли удивляться, что клир был под стать своему пастырю? Заняв кафедру, Фердинанд взялся за наведение порядка, лишил сана всех священников, имевших любовниц, пресек злоупотребления местной администрации и вообще навел порядок.

Помимо всех прочих титулов, он архиепископ Кельнский и, следовательно, член коллегии курфюрстов Священной Римской империи. В принципе именно у него самое высокое положение из присутствующих. Кроме меня, разумеется.

По правую руку от него расположились «соглашатели». Так я про себя называю протестантских князей – сторонников императора. В их числе и мой отчим со своим братом. Чуть поодаль жмутся представители имперских городов. Вся эта публика желает одного: чтобы их не трогали, и потому готовы на любые уступки.

Слева стройными рядами держатся «датчане». Иными словами, сторонники датского короля. В принципе большинство из них действительно представители Ольденбургского дома. Шлезвиг-Гольштейн-Готторп – Глюкштад… прости господи, язык сломаешь! Вот эти никаких уступок не хотят, но к войне также не готовы. Но это уже решать королю Кристиану, а не им.

Наше крайне эффектное появление сломало сложившийся консенсус напрочь. До сих пор представитель Мекленбурга, мой старый знакомый барон фон Радлов, согласно полученным от герцогини Софии инструкциям, сидел ровно и не высовывался, так что все и думать забыли интересоваться позицией Никлотингов. И тут вхожу я – весь в белом!

То есть, конечно, ничего белого на мне не было, напротив, мое величество одето подчеркнуто скромно, в рейтарский мундир. Из украшений только две орденские цепи на груди. Датский орден Слона и шведский Меча. Что в принципе достаточно, ибо ордена эти легко узнаваемы и известен только один человек, имеющий право носить их оба. Я – великий герцог Мекленбурга Иоганн Альбрехт III.

В зале повисла напряженная тишина. Произносивший речь герцог Август Саксен-Лауэнбургский замолчал на полуслове. Присутствующие ошарашенно уставились на моих рынд в черных кафтанах с вышитыми золотом двуглавыми орлами на груди. На меня, на разодетого в пух и прах Ульриха и знакомого многим по прежним посольствам дьяка Рюмина в долгополой ферязи.

Клим вышел вперед и нараспев начал читать мой титул по-немецки:

– …великий государь, царь и великий князь всея Руси…

«Вот тебя тут и не хватало!..» – читалось на лицах присутствующих, но вбитая в немцев на генном уровне склонность к порядку сыграла свою роль, и делегаты начали вставать. Первыми подскочили представители городов, за ними последовали мелкие князьки, затем, приосанившись, встали герцоги и, наконец, остался сидеть только Фердинанд Баварский.

– Сидите-сидите, ваше преосвященство, – помахал я ему рукой. – Вам, вероятно, трудно вставать в ваши лета. Что же касается остальных, то мы рады приветствовать вас!

С этими словами я приложил два пальца к полям своей шляпы, после чего с нахальным видом уселся в поданное мне кресло и милостиво кивнул делегатам, дескать, что стоите? Пока те ошарашенно рассаживались, Ульрих Датский плюхнулся в соседнее кресло и с победным видом оглядел своих голштинских родственников. Вообще Шверинский епископ рассказал мне кучу подробностей обо всех присутствующих. Причем если матушка делала упор на деловых и личных качествах владетелей Нижне-Саксонских земель, то кузен поведал обо всех сплетнях за последние пятнадцать лет. В принципе тоже информация.

– Прошу прощения, ваша светлость, – обратился я к герцогу Августу. – Я невольно прервал вас, но прошу продолжать. Вы, кажется, толковали о необходимости преемственности и стабильности?

– Гхм, – закашлялся тот, – именно так, ваше… гм, королевское… то есть царское… величество.

– Я так понимаю, вы сейчас о Фридрихе Пфальцском, которого беззаконно пытаются лишить его земель и титула курфюрста?

– Фридрих Пфальцский сам накликал на себя беду, пытаясь занять трон Богемии, на что у него не было никаких прав! – вспыхнул архиепископ.

– Бог с ней, с Богемией, – отмахнулся я. – Она, слава Создателю, не входит в состав нашего округа, и потому тамошние дела нас не касаются. Но вот то, что император решил, будто имеет право по своему усмотрению лишать земель и титулов представителей знати, не может не вызывать у нас известной тревоги. Сегодня под удар попал Фридрих Пятый, а завтра Фердинанд Штирийский войдет во вкус и захочет лишить короны еще кого-нибудь. Скажем, в Брауншвейге.

– А почему в Брауншвейге? – вскинулся Юлий Эрнст. – Мы ничего предосудительного не делали…

– Разве трудно придумать повод? Мало ли, вероисповедание ваше ему не понравится. Вы ведь лютеранин, не так ли?

– Скорее его императорскому величеству может не понравиться некий князь, принявший схизму, – желчно заметил граф Хотек, заслужив одобрительный гул и смешки от сторонников императора.

– Вполне вероятно, – не стал спорить я. – Однако мы, в отличие от большинства здесь присутствующих, можем позаботиться о своих землях.

– Что вы имеете в виду? – нахмурился граф.

– А что, наш кузен королевич Владислав вам не рассказывал?

Теперь смешки последовали с другой стороны. Хотя протестантские князья и не были осведомлены о роли графа Хотека в организации похода на Москву, то уж о разгроме польской армии знали все и не могли не позлорадствовать над неудачей католиков.

– Москва далеко от Ростока… – процедил сквозь сжатые губы Фердинанд Баварский.

– Брауншвейг еще дальше, но тем не менее я здесь!

Услышав мои последние слова, один из молодых людей в герцогской короне вскочил и демонстративно похлопал в ладоши, показывая полное одобрение моим словам.

– Кто это?.. – тихонько спросил я у Ульриха.

– Фридрих Гольштейн-Готторпский… – так же тихо ответил мне он.

– Что вы, ваше величество, можете нам предложить? – громогласно спросил юноша.

– Прежде всего, гхм, – прокашлялся я, поднимаясь из кресла, – мы желаем твердо заявить, что нашей единственной целью является установление мирных и добрососедских отношений со всеми присутствующими здесь. И, Господь свидетель, никаких иных чаяний у нас нет! Владения наши велики и обильны, а посему мы не желаем территориальных приобретений. Залогом растущего благосостояния наших земель мы полагаем покровительство торговле, ремеслам и наукам, а отнюдь не войну. Но ежели наши кроткие увещевания не будут услышаны, то мы оставляем за собой полную свободу действий!