Алексей Вязовский - Я спас СССР. Том III [litres]

Сижу в задних рядах, скромно помалкиваю. Фурцева постоянно поглядывает на меня, но я ее взглядов упорно не замечаю, делаю вид, что внимательно слушаю выступающих и записываю в блокнот их особо ценные мысли. Попутно тренируюсь с погружением в память. Выясняется, что СЛОВО может быть проводником среди разных слоев сознания, «сигнализируя» о важной информации. Нет, мне срочно, еще до Японии нужно с кем-нибудь проконсультироваться. Интересно, а можно с помощью Особой службы разыскать вдову Даниила Андреева? Судя по «Розе Мира», тот тоже был своеобразным посланником и общался с Логосом.

Наконец, Фурцева не выдерживает:

– А что это у нас сегодня товарищ Русин такой тихий?

Вот зараза… Приходится отвечать ей:

– Екатерина Алексеевна, так я еще ни разу не был за рубежом, мне даже и сказать нечего. Вот слушаю более опытных товарищей.

– Ну хоть бы вопрос какой задал, пока есть такая возможность.

– Так ведь в Японии у нас будут сопровождающие лица, они и подскажут все на месте.

Я снова утыкаюсь в блокнот. Достала! Чего прицепилась-то? Слышу, как сбоку какой-то толстый мужик спрашивает вполголоса у соседа, кто я такой. Фурцева тоже обращает внимание на вопрос и громко просвещает присутствующих:

– Это у нас, товарищи, автор нашумевшего романа «Город не должен умереть». И с недавних пор заместитель главного редактора нового журнала «Студенческий мир». Алексей Русин, прошу любить и жаловать!

Мне приходится встать и вежливо раскланяться с присутствующими. Сбоку раздается насмешливый голос:

– А не молод он для такого ответственного поста?

– Руководство страны сочло, что Алексей справится. – Министр разглядывает меня с непонятным выражением лица. – Студент МГУ, отличник, писатель, поэт, кандидат в члены партии опять-таки…

– Для идеальной анкеты не хватает только пункта «женат, имеет двоих детей»! – шутит кто-то из моих будущих попутчиков.

– И еще пора бы ему вступить в партию. До Японии, – глубокомысленно добавляет один из цэковцев.

– У меня, к сожалению, еще кандидатский стаж не закончился, – развожу я руками.

Но цэковец не сдается, видно, сел на своего любимого конька.

– Если товарищу Русину оказана большая честь представлять нашу страну за рубежом, то, наверное, стоит и поторопить парторганизацию университета. А?… Екатерина Алексеевна, как вы считаете?

– Полностью согласна с вами! Вступление в ряды КПСС добавит Алексею ответственности в предстоящей командировке, да и для его новой должности это тоже лишним не будет.

– Вот и прекрасно! Сегодня же нужно будет позвонить товарищам в МГУ, чего откладывать?

В общем, тихо отсидеться не получилось. В довершение всего Фурцева еще и попросила меня задержаться после совещания. Дождавшись, пока все, включая цэковцев, ушли, потащила меня в свой кабинет и велела секретарю принести для нас чай.

– Ну, садись поближе, рассказывай, как твои дела.

Я словно ненароком посмотрел на часы и озабоченно нахмурил лоб.

– Опаздываешь куда?

– Через полчаса у меня занятие по английскому языку. Нужно подтянуть немного свой разговорный перед Японией.

– Ничего, я долго тебя не задержу. Заодно хоть перекусишь, а то, наверное, и поесть некогда!

Ну прямо мать родная! Что-то я уже напрягаюсь от такой ее доброты и заботы. Секретарша ставит перед нами чай и тарелку с бутербродами, осторожно прикрывает за собой дверь.

– Так как дела в новом журнале?

– Трудно пока сказать. У нас вчера только первое заседание редколлегии было. Но Марк Наумович журналист опытный, думаю, под его руководством и мы не оплошаем.

– Ну руководить-то всем Алексей Иванович будет. Правда, до сих пор не понимаю, зачем ему этот студенческий журнал.

Она явно ждет от меня каких-то слов, но я лишь снова развожу руками. Не в курсе, мол. Без понятия. Меня-то как раз более чем устраивает, что наш журнал считают прихотью самого Аджубея, – меньше лезть будут со своими ценными советами. Поняв, что ничего нового она от меня не узнает, Фурцева возвращается к моему вступлению в партию:

– С вступлением в партию действительно непорядок. Сегодня же позвоню Солодкову, чтобы ваш партком поторопился. Ты же понимаешь, насколько партбилет облегчит тебе дальнейший карьерный рост?

– Конечно, понимаю.

– Еще бы и жениться тебе не помешало… – задумчиво произносит Фурцева. – Все-таки 24 года, пора уже…

Ого, какие разговоры пошли! Изображаю искреннее возмущение:

– Екатерина Алексеевна, вы к чему меня склоняете?! Чтобы я ради карьеры женился на первой попавшейся девушке?

– Ну почему же на «первой попавшейся»? Разве в твоем окружении нет достойных… женщин?

Ее легкая заминка перед словом «женщин» говорит сама за себя. Понятно, кого она мне сейчас сватает. За ТАКОГО сироту можно и дочь родную отдать. А ведь еще пару месяцев назад мне было четко, в лицо заявлено, что такой «никакой» зять Фурцевой не нужен. Но все течет, все меняется. Во-первых, сама Света на меня запала – пилит, поди, мать. Во-вторых, я теперь в личной обойме Хрущева, и Фурцева наверняка об этом знает. Журнал, квартира, «выстреливший» роман… Теперь я не обуза, а перспективный жених. Не хуже Олега – сынка Фрола Романовича Козлова.

Но вступать с ней в дебаты на эту скользкую тему я не собираюсь. Поэтому отделываюсь нейтральным:

– Не знаю… Мне два года еще учиться. Я как-то вообще не задумывался о браке.

– И зря. В армии ты уже отслужил, долг Родине отдал. Начал хорошо зарабатывать – вполне можешь содержать семью. Советую тебе не откладывать с браком. А с кандидатурой в жены подумай как следует. Молодого человека с такой анкетой ждет большое будущее, и жена должна быть ему достойной парой.

Ох, мягко стелешь, Екатерина Алексеевна!..

– Я подумаю над вашим советом.

– Вот-вот, подумай! – весело добавляет Фурцева, только укрепляя меня в решении избежать всеми силами такой властной тещи.

Нет, лучше уж на первой встречной жениться, чем в сети этой семейки попасть! И потом – у меня же ведь Вика есть, так что здесь и думать не о чем. Надо срочно менять тему.

– Екатерина Алексеевна, у меня к вам есть небольшая просьба. Хочу услышать ваше личное мнение об этих трех пьесах, – достаю из портфеля папки с нашей Ленинианой, выкладываю их перед ней. – В следующем году исполняется 95 лет со дня рождения Владимира Ильича Ленина, мы в нашем патриотическом клубе решили внести свой посильный вклад к этому юбилею – сидели в библиотеках, много литературы по теме и партийных документов перечитали. Пьесы уже зарегистрированы в ВААПе, у цензоров к ним претензий вроде нет. В нескольких областных театрах их даже взяли к постановке. Но вот столичные режиссеры осторожничают. Мне просто хотелось бы понять почему. Разве юбилей не будет широко отмечаться по всей стране? Или эти пьесы слабоваты для столицы? А может, у наших московских театров переизбыток пьес про революцию?