Геннадий Марченко - Второй шанс 3

В следующий миг Кикабидзе без всякого предупреждения смачно заехал точно в нос Рыбникову. Кто-то завизжал, кажется, Сенчина, со всех сторон раздались крики. Рыбников приложил к носу ладонь, отнял её и с удивлением принялся разглядывать стекавшую с ладони кровь.

— Что, ещё хочешь? — подпрыгивал на месте здоровенный по сравнению с композитором Кикабидзе, и чуть ли не бил себя кулаками в грудь. — Я из тэбя сейчас отбивную сделаю, мамой клянусь!

Я живо вспомнил эпизод из книги о похождениях не к ночи помянутого Вити Селезнёва. Блин, бывает же такое! Или это, может, проделки «ловца», шутить изволит? Тоже читает про попаданцев?

Откуда-то появился взволнованный администратор в тёмном костюме и галстуке-бабочке.

— Товарищи, что здесь происходит?

— Кикабидзе разбил нос Рыбникову, — пропищала Сенчина.

— Вахтанг Константинович, немедленно прекратите безобразничать! Я вызову милицию.

— Что?! Милицию? Да у меня вся ваша милиция — вот она гдэ!

Он сжал кулак и поднёс его к лицу отшатнувшегося администратора. Тот растерянно оглянулся, затем. Ни говоря ни слова, выбежал из зала.

— Беги, беги, бози швили [19] Сын проститутки (груз.). ! — кричал ему вслед певец.

После чего вновь перенёс внимание на пребывавшего в шоковом состоянии Рыбникова.

— Ну что, получил, да?

Как бы там ни было, из присутствующих мужчин никто не решался утихомирить разбушевавшегося сына гор. Что ж, видно, судьба моя такая. Я со вздохом дёрнулся было в сторону распоясавшегося кавказца, но Стефанович меня придержал за руку:

— Не нужно, Максим, это не наше дело.

И в этот момент в зал широким шагом, слегка запыхавшись, встречавший нас на входе швейцар. Следом за ним семенил задыхающийся администратор. Швейцар совсем не уступал габаритами Кикабидзе, а в плечах даже и пошире был.

— Товарищ певец, зачем буяним? — словно бы с ленцой спросил он у того.

— А ты кто такой, э? Ты холуй, чего пришёл сюда? Твоё место в дверях стоять и польты принимать, пшёл вон отсюда!

После этого «холуй», не говоря больше ни слова, подошёл к Кикабидзе и коротким ударом под дых заставил того согнуться пополам. Затем так же невозмутимо завернул грузину руку за спину и в таком согнутом состоянии повёл того к выходу.

— Отпусти, сссука, больно!

Однако швейцар, сохраняя потрясающее спокойствие, будто ему каждый день приходилось утихомиривать звёзд подобной величины, молча вывел его из зала, а администратор кинулся к Рыбникову.

— Вы как? Сильно он вас? Идёмте, у нас там есть перекись водорода.

Взял того под локоток и тоже повёл к выходу. Ну вот, кажется, всё само собой разрулилось. То есть без моего непосредственного участия. Уж не знаю, было ли оно кем-то там наверху запрограммированно, но на этот раз мне удалось остаться в стороне.

Ну а дальше мы отправились за несчастным дипломом. Внизу увидели, как уже угомонившийся Кикабидзе что-то объясняет невозмутимому швейцару, а тот отрицательно качает головой. Мы протиснулись мимо них, швейцар ещё успел с нами попрощаться.

Отдавая мне диплом, Александр Борисович не удержался и спросил, о чём я беседовал с Ротару. А ведь наверняка видел, как мы с ней обменивались записками. Или он, или Алка, а то и оба были тому свидетелями.

— Ротару его приглашала в Киев, они даже телефонами обменялись, — опередила меня Инга.

Нет, ей определённо даже шампанское пить нельзя. Бабы и так глупые в массе своей, что на уме — то и на языке, а уж если ещё и под градусом… Хорошо ещё, что про песню не сболтнула. Скрипнув зубами, я подтвердил слова девушки:

— Ага, приглашала, говорит, устрою незабываемую экскурсию.

— И всё? Хм, с чего бы это? Ладно, я с вами прощаюсь, напротив входа можете поймать такси, они там постоянно ночами клиентов поджидают. Деньги у вас есть?

Мы дружно подтвердили, что наличность имеется, после чего окончательно распрощались. Наша хозяйка ещё не спала, на кухне чаёвничала с соседкой. Поинтересовалась, как мы погуляли, после чего показала, кто где спит. Мне досталась раскладушка. Прежде чем рухнуть на неё, я попросил всех присутствующих дам разбудить меня не позднее 8 часов утра, иначе я опоздаю на взвешивание.

Утром я встал совершенно разбитым и, что самое ужасное, с осознанием того, что, кажется, простыл. Температуры вроде не было, но из носа текло немилосердно, отчего глаза постоянно слезились. Вот что значит бегать по зимней слякоти в осенних ботиночках.

Женщины тут же устроили вокруг меня беготню, хозяйка квартиры отыскала в домашней аптечке эвкалиптовые капли, которые ни фига не помогали, а мама принялась причитать, о каком боксе может идти речь в таком состоянии.

— Уж как-нибудь, — хмуро сказал я, натягивая в прихожей свою лётную куртку.

Хорошо хоть догадался вчера на змеевик в ванной поставить сушиться ботинки. Но это из серии: после драки кулаками не машут. Дело было сделано, я простыл, и уже покидая квартиру с набитой вещами спортивной сумкой, чувствовал, что и в горле начинает першить.

До Сиреневого бульвара, где располагался ГЦОЛИФК, добрался на автобусе № 230 от станции метро «Преображенская», хотя мама и настаивала, чтобы я ехал на такси. Хватит тратиться, я хоть и не жмот вроде бы, но уж лучше сэкономлю рубль-другой. Вышел на остановке неподалёку от Государственного центрального ордена Ленина института физической культуры. Сегодня немного подморозило, и я в своих ботиночках то и дело скользил по ледяному тротуару, который пока никто не спешил посыпать песком. К счастью, умудрился ни разу не упасть.

На часах было половина десятого, когда я толкнул двери ГЦОЛИФК. Храбсков, одетый, что удивительно, не в тренировочный, а во вполне цивильный костюм, уже поджидал меня в фойе. Увидев меня, тут же кинулся навстречу, протягивая руку.

— Привет, как ты, лишнего не наел? — поинтересовался он с довольной ухмылкой.

— Здравствуйте, Валерий Анатольевич! Не знаю, вчера банкет был поздно вечером, вроде ел не так много, да ещё с утра в уборной вроде посидел.

Я хлюпнул носом и тут же оглушительно чихнул.

— Ты что это, не простыл случайно?

— Кажется, простыл, вон, — кивнул на свои обутые в полуботинки ноги, — добегался по слякоти.

Следующие минуты две я выслушивал нотацию от своего тренера, о том, какой я безответственный, знал, что на носу турнир, и позволили себе форсить чуть ли не в летней обувке. Я покаянно кивал, соглашаясь с каждым словом наставника.

— Ну и что мне с тобой делать? — выдохнувшись, грустно спросил он.

— Понять и простить, — слегка картавя, ответил я, и дальше говорил уже нормальным голосом. — Валерий Анатольевич, да ничего страшного, закапаем в нос капли какие-нибудь, чтобы дышал, на три раунда уж хватит. А то и раньше дело закончу. Может, к финалу вообще уже всё пройдёт.