Александр Чернов - Флагман владивостокских крейсеров [≈ Чемульпо-Владивосток (СИ) с 4-ой главы 2-ой части до окончания] [litres]

В итоге, его слушатели план одобрили как в целом, так и в частностях. Вдохновленный и одновременно напуганный, самодержец пообещал всемерное содействие, включая выделение подходящего здания и шефство над проектом одного из гвардейских полков, что на первых порах автоматом решало проблему поиска доноров.

Когда доктора покидали дворец, оживлённо обсуждая детали предстоящей работы, с ними вместе был милостиво отпущен и Вадик: на сегодня впечатлений императору вполне хватило. Как-то само собой получилось, что охрипший и оголодавший герой дня отправился не в гостиницу, а на ужин к Боткину, где и заночевал у него в одной из гостевых спален. Постоянным собственным углом в Петербурге он пока не успел обзавестись…

Главным итогом первого «научного доклада» Вадика стало то, что по указу самодержца был создан Институт исследования крови при Императорской Академии наук. Следующие несколько месяцев он разрывался между помощью коллегам в работах означенного института и всем остальным, то есть «спасением мира». Российского. Отягченного дураками, плохими дорогами и фаталистом-императором, за которого, как за самое слабое звено этого бардака, и пришлось начинать тащить…

По медицинской части Банщикову пришлось выкроить время на несколько лекций в Петербургском университете. После невинной подколки Боткина на одном из званых ужинов у Вадика просто взыграло самолюбие, и он не смог ответить отказом на предложение прочитать краткий курс лекций по гематологии и военно-полевой хирургии. Хотя в последней области были специалисты куда большего уровня, послушать доктора с героического крейсера набивались полные аудитории.

После отработки в институте техники забора крови и установления сроков хранения консерванта работа была приторможена самим Вадиком: ему хотелось избежать ненужных разговоров вследствие непрекращающейся череды открытий на этапе разработки способов определения группы крови. Рецепт у Вадика, однако, был «в рукаве», и уже спустя полгода были разработаны стандартные сыворотки для определения групп. Это был триумф.

Хотя и Банщиков впоследствии не раз сам говорил об этом, столь быстрый успех не был бы достигнут, если бы не личное участие императора. Николай II собственноручно написал письмо с приглашением вернуться в Россию человеку, которого знает каждый студент-медик в нашем мире – Илье Ильичу Мечникову. В нашей реальности он, оставив Россию в 1887 году, перебрался в Париж и до самой смерти работал в институте Пастера. Перед неожиданно открывшейся перед ним перспективой руководства собственной лабораторией микробиологии и иммунологии, с полным карт-бланшем и поддержкой в работе со стороны правительства, Мечников не устоял. Даже с учетом того, что общее руководство институтом осуществлял Боткин. А вскоре в компанию к ним добавились Эммануил Гартье и Николай Фёдорович Гамалея: Вадик слышал от отца об успешной работе Петроградского оспопрививательного института после прихода к власти большевиков.

Первой вершиной международного признания достижений Института крови ИАН стало сообщение о присуждении группе его ученых и специалистов Нобелевской премии по медицине за 1905 год. То, что в списке, кроме четырех фамилий медицинских светил с мировыми именами, оказажется еще и фамилия бывшего военного врача с крейсера «Варяг», кое-кого не удивит. А кто-то еще долго будет шипеть в прессе о фаворитизме и тому подобном. Но что тут поделаешь: завистники были и будут всегда. Обращать внимание на это тявканье из-за угла, а тем более почивать на лаврах, фавориту императора некогда.

Направив работу по линии спасения наследника престола, а с ним заодно и миллионов раненых или больных сограждан с помощью переливания крови в нужное русло, совершенно неожиданно для всех окружающих Банщиков увлёкся… химией. На самом деле, конечно, он лишь перестал скрывать своё «увлечение», но почти для всех, в том числе и для Боткина, с которым Вадик близко сошелся за прошедшие месяцы, было поначалу абсолютно непонятно, с чего это он лично принялся за исследования азокрасителей? Наезжая в институт, Вадим все больше и больше времени проводил с Мечниковым, разведшим у себя в лаборатории целую плантацию плесени. На самом деле ларчик открывался просто: создать стрептоцид он имел приличные шансы еще до окончания текущей войны. А с пенициллином ему нужно было постараться успеть хотя бы к грядущей.

На следующее утро после того как Банщиков первый раз заночевал у Боткина, за завтраком гость ошарашил своего именитого коллегу просьбой организовать ему встречу одновременно с министром финансов и тремя-четырьмя представителями крупных русских банков. После чего, спросив несколько адресов, он заскочил по поручению Макарова с бумагами в ГМШ, а затем с письмом Алексеева к Дубасову. Хотя оно, по большей части, и потеряло свою актуальность, к царю-то он уже пробился, воспользоваться поводом, чтобы представиться лично начальнику МТК, с которым впоследствии предстояло много поработать по «Плану Петровича», стоило. Затем Вадик отправился строить себе цивильное платье и заниматься прочими скучными, но необходимыми житейскими делами.

Кстати, визит к вице-адмиралу Дубасову имел и один неожиданный итог. Если сам председатель МТК в разговоре был довольно сух и официален, что и не удивительно при том ворохе неотложных дел, которые на него свалились, то вот случайный разговор в приемной вице-адмирала повлек за собой определенные интересные последствия.

Узнав, что молодой офицер, дожидающийся своей очереди на прием, это и есть «тот самый лекарь с “Варяга”», также ожидающий своей очереди плотный, но подтянутый контр-адмирал лет сорока пяти – пятидесяти на вид, неожиданно попросив у дежурного лейтенанта не торопиться пока с вызовом в кабинет, решительно увлек Вадика за собой в коридор. Как оказалось, это был Николай Александрович Беклемишев, командир второго флотского экипажа. Причем контр-адмиралом он был довольно свежим: не так давно он, еще в чине каперанга, командовал пришедшим с Дальнего Востока в составе отряда вице-адмирала Чухнина броненосцем «Наварин».

По тому неподдельному интересу, с которым Беклемишев выпытывал подробности боя «Варяга» и «Корейца», Вадик понял, что перед ним сейчас находится весьма одаренный, любознательный и решительный моряк. Чего стоило одно только его высказывание о том, что прорвись «Варяг», первое, что нужно было бы сделать – это топить или брать «гарибальдей»! Обалдевшему Банщикову большого труда стоило вовремя прикусить язычок.

Затем разговор плавно перетек на общее состояние флота, на то, что нужно срочно делать для перевода предприятий на круглосуточный режим работы. Кого отправлять на восток немедленно. И тут Вадик был вновь ошарашен. Беклемишев вполне серьезно считал, что сейчас в наилучшем состоянии для похода находятся три броненосца береговой обороны из состава учебно-артиллерийского отряда…