Александр Чернов - Флагман владивостокских крейсеров [≈ Чемульпо-Владивосток (СИ) с 4-ой главы 2-ой части до окончания] [litres]

Несмотря на смехотворную дистанцию в восемь-десять кабельтовых, сближаться ближе командир «Лены» капитан второго ранга Александр Янович Берлинский посчитал опасным, из десяти снарядов в цель в лучшем случае попадал один. В результате часовой канонады транспорт наконец остановился, окутанный паром из пробитого котла. Но когда от «Лены» к нему направился паровой катер с досмотровой партией, его встретили плотным ружейным огнем. Учитывая наступающие сумерки, слабое действие пятидюймовых снарядов по крупному судну водоизмещением в пять тысяч тонн, оказанное сопротивление и подозрительно быстро приближающиеся дымы на горизонте, решили потратить на транспорт торпеду.

Второй транспорт Берлинский преследовать не решился. «Лена» без проблем оторвалась в темноте от появившегося на горизонте японского малого крейсера – «Сумы». Теоретически последний имел преимущество в ходе в один, а по паспорту даже в два узла. Но ее командир резонно предпочел вместо погони в темноте с неясным результатом заняться спасением личного состава перевозимого тонущим транспортом «Китано-Мару» пехотного батальона.

В результате японская армия потеряла порядка полутора сотен человек, все имущество полка, включая лошадей, и часть артиллерийских парков пехотной дивизии с боекомплектом. Еще более полутысячи человек было принято на борт, и «Сума» направился к корейскому побережью, перегруженный спасенными солдатами. Засветившись у Цусимы, командир «Лены» предпочел далее не искушать судьбу и вернуться во Владивосток, что было признано правильным Рудневым на «разборе полетов».

Косвенным итогом активности владивостокских крейсеров стала реакция британской биржи. Ллойд поднял ставки страховки для всех грузов, направляющихся в Японию.

Японцы в отместку решили разыграть минную карту. Четыре эскадренных миноносца, неся по четыре мины на борту каждого, должны были скрытно, облачной ночью, поставить их на выходе из пролива Босфор Восточный в Уссурийский залив. К изумлению командира отряда Мано, шедшего на головном «Сирануи», возле Владивостока были зажжены все положенные по лоции маяки. Удивленно пожав плечами по поводу беспечности русских, он приказал штурману взять пеленги и определить точное местоположение отряда. Поправка оказалась довольно существенной – судя по пеленгам на маяки, отряд находился на три мили дальше к востоку, чем предполагалось по счислению.

Выговорив своему флаг-штурману, благодаря которому чуть не вывалили мины не там, где положено, командир отдал приказ положить руль лево на борт и следовать к уточненному месту постановки. Когда по штурманским расчетам до места сброса мин оставалось не более трех минут хода, сигнальщик истошно заголосил: «Буруны прямо по носу!» Немедленно был дан полный назад, но «Сирануи» успел только замедлиться с двадцати до двенадцати узлов, когда его днище проскрежетало по камням острова Скрыплева.

О минной постановке теперь не могло быть и речи. Оставшиеся три эсминца отряда, успев отвернуть, сбросили мины прямо у берега и стали готовится к буксировке флагмана. Следующие полтора часа в кромешной темноте, возле вражеского берега, в зоне действия береговых батарей, ими предпринимались героические попытки стащить «Странуи» с камней. Однако прогрессирующее затопление носовых отсеков, приближающийся рассвет, а также катающиеся в волнах прибоя опрометчиво сброшенные мины заграждения вынудили японцев подорвать эсминец и на всех парах уйти в море.

Только после войны Того стало известно об иезуитской хитрости Руднева. Тот памятью Петровича знал о ночных минных постановках японцев у Владивостока, как проведенных с эсминцев, так и с минного заградителя. Однако точной даты проведения их он тривиально не помнил, да и не факт, что японцы пришли бы по тому же графику. Тому, что все даты уже «поплыли», его научила задержка с бомбардировкой Владивостока, а каждую ночь посылать на патрулирование входа в залив Петра Великого миноносцы и «Богатыря» было чревато: так можно было нарваться на шальную торпеду, да и просто выработать зазря ограниченный ресурс машин. Поэтому Руднев решил попробовать сыграть не напрямую.

Когда он приказал флагштурману отряда крейсеров, лейтенанту Иванову-Одиннацатому, рассчитать место установки маяков-обманок, то готовился встретить возражения в духе: «Так не воюют». Но, вопреки опасениям адмирала, тот с энтузиазмом взялся за это непростое дело. И в течение всей войны во Владивостоке с наступлением ночи, если с моря не ожидалось своих судов, все настоящие маяки выключались, а вместо них начинали работать ложные, расположенные на сопках в глубине берега. В итоге, трофеями стали: один покореженный камнями и подрывными патронами эсминец, куча мин, которые то и дело взрывались в прибое, и система «салазок» для их постановки с миноносцев на большом ходу…

В следующий выход крейсеров-купцов все они встретились с японскими коллегами. Более тихоходные, чем их визави, «Сунгари» и «Обь» не могли ни оторваться от японцев до темноты, ни приблизиться к ним на расстояние действенного артогня. К счастью, у японцев не нашлось нормальных орудий для вооружения своих вспомогательных крейсеров. А всего двух снарядов из шестидюймовок «Оби» хватило для того, чтобы преследующий ее японец, вооруженный парой 120-миллиметровых пушек старого образца, держался на приличном расстоянии [9]. Но окончательно уйти от него удалось только в темноте. Учитывая, что все это время он что-то передавал по беспроволочному телеграфу, Капитонов решил, что оставаться у переставших быть гостеприимными берегов Японии ему не стоит, и вернулся во Владивосток. За весь поход «Обь» и «Сунгари» утопили лишь три рыболовные шхуны.

Зато «Лене», ходившей на войсковые коммуникации японцев в Корею, опять было весело. На ее пути попался транспорт, эскортируемый даже не вспомогательным крейсером, а просто шедший в паре с флотским угольщиком, на которого «на всякий случай» поставили пару орудий, бывших до этого в Сасэбо на длительном хранении.

На этот раз на стороне русских было не только преимущество в весе залпа, но и более высокая скорость. Казалось бы, судьба обоих японцев предрешена. Но самураи уперлись. Раз за разом их «вспомогательный недокрейсер» становился на пути у русского полноценного коллеги. Хотя вооружен он был лишь двумя старыми армстронговскими шестидюймовками, а подопечный транспорт – полудюжиной абсолютно бесполезных полевых трехдюймовок. Эти пушки были предусмотрительно выставлены на палубу армейскими артиллеристами, как раз на такой случай.

В итоге «Лена» за три часа так и не смогла ни утопить, ни отогнать, ни просто пройти мимо неожиданно воинственного угольщика, чтобы добраться до охраняемого им транспорта. В результате бой закончился вничью, которую обе стороны объявили победой. Но японцы искренне считали ее своей – транспорт со снарядами и артиллерией дошел до Кореи, а русские своей, ибо избитый «Леной» угольщик до Фусана дополз на последнем издыхании, где сел на грунт прямо на месте якорной стоянки.