Кир Булычев - Река Хронос [Компиляция]

Андрей хотел что-то сказать Глаше — но, обернувшись, забыл об этом, потому что она стояла близко к нему и глаз его натолкнулся на линию бедер и крепкие лодыжки, видные из-под короткого платья.

— Друзей своих видал? — спросила Глаша, не оборачиваясь.

— Видал, — сказал Андрей. Взгляд его поднялся к ее плечам.

— Небось девушки красивые, да?

— Девушки? Да, девушки красивые.

«Что я делаю? Чего я хочу? Разве я влюблен в Лиду, если я так смотрю на Глашу? Наверное, я очень дурной, испорченный человек».

— Ты что? — Глаша обернулась, почувствовав, что Андрей встал и приблизился к ней.

— Ты красивая, — сказал Андрей хрипло.

— Ну полно тебе. — Глаша улыбнулась. — Опять за старое. Какой ты смешной, Андрюша. Погоди, сейчас рыба согреется, поешь и спать пойдешь. Поспать надо, хоть бы часок после обеда.

— Я не хочу больше есть.

Глаша как-то ловко повернулась, сняв притом сковородку с плиты, и дымящаяся сковородка оказалась между ней и Андрюшей. Андрею пришлось отступить.

Положив ему рыбы, Глаша уселась по ту сторону стола, налила еще по бокалу вина и сказала:

— За твое счастье. Чтобы все у тебя было хорошо и чтобы учился ты лучше всех. И чтобы красавицу встретил, добрую. Выпьем.

От чая Андрей отказался. Второй день подряд получался нервным, неловким, неладным. «Она все понимает и посмеивается над мальчишкой. Мое горе в том, что я непривлекателен для женщин и они сторонятся меня».

— Я пойду к себе, — сказал Андрей, забыв поблагодарить Глашу за обед.

Раздевшись, он улегся на кровать и накрылся простыней. Кисейная занавеска чуть колыхалась — поднялся ветерок. Шмель, залетевший в комнату, бился о кисею, искал выхода. «Где сейчас Лидочка? Они, наверное, пошли обедать в ресторан на горе. Впрочем, нет, где Коле достать денег? Интересно, а если бы у меня были деньги, дал ли бы я их ему? Наверное, пришлось бы дать».

Вошла Глаша. Она несла стакан с компотом.

Поставила на столик. В другой руке у нее был длинный конверт.

— Это от дяди, — сказала она. — Здесь письмо и деньги на дорогу.

Наклонившись, она протянула конверт Андрею, и тот увидел в глубоком вырезе платья темную впадину между ее полных грудей. Он перехватил руку и потянул Глашу к себе. Глаша молча вырвалась, положила письмо на столик, но потом сама протянула руку, дотронулась до его щеки. Она присела на край кровати и сказала:

— Ну зачем же так, Андрю-уша, я же готовила, по хозяйству…

Андрей провел пальцами по обнаженной руке до плеча, и Глаша потянулась, будто ей было щекотно.

Андрей крепко схватил ее плечо, и Глаша послушно наклонилась к нему и позволила поцеловать себя в губы. Правда, губы ее были сухие, неподатливые, и Глаша резко отдернула голову, так что окончание поцелуя пришлось в щеку.

— Ну зачем же, зачем же, — сказала она. Андрей приподнялся, все сильнее привлекая ее к себе, волосы Глаши разметались и закрывали свет, от них уютно пахло то ли ванилью, то ли сдобным тестом.

Глаша, сопротивляясь, старалась не оказаться на кровати, но притом усилия ее были половинчатыми, как будто понарошку, как будто она боролась с Андреем так, чтобы не победить.

Андрей вновь отыскал ее губы, почувствовал, как они раскрываются навстречу его усилиям, и поцелуй получился мягким, влажным, горячим… Голова шла кругом, и мир перестал существовать… Рука Андрея нашла полную мягкую грудь Глаши. Глаша вздохнула, как будто всхлипнула, и тут рванулась так неожиданно, что Андрей отпустил ее.

— Сейчас, — сказала она, — ты подожди, миленький, сейчас…

Она кинулась к окну и быстро, рывками потянула штору.

В комнате сразу стало темнее.

— А то с улицы могут увидеть, — прошептала она, возвращаясь к Андрею, и, повернувшись спиной к нему, сказала: — Ты расстегни сзади, а то пуговки тугие.

Он расстегивал маленькие круглые пуговицы, и с каждой ткань платья расходилась, чуть-чуть более обнажая спину.

— Ну что же ты… ну что же? Ну зачем? — шептала почему-то Глаша, как будто он мог что-то объяснить…

Приподнявшись, она мгновенно, одним движением сняла платье и тут же оказалась рядом с Андреем, обнимая его, прижимая к себе, лаская сильными пальцами его щеки, шею, плечи. И Андрей старался раздеть ее дальше, и это не требовало трудов, потому что Глаша была одета по-домашнему, без корсета и лифа.

А вот что было дальше, как дальше происходило? Этого Андрей не смог бы сказать, потому что он утонул в Глаше, он пропал в горячей сладости, от которой хотелось кричать, и Глаша все время почему-то уговаривала его, будто жалела, и он все слышал:

«Андрю-у-уша, Андрю-уша… Ох, беда моя, Андрю-уша… сладкий ты мой…»

Он хотел бы растерзать ее за то, что она не дает ему взорваться от сладости и желания, и он тоже что-то говорил, даже крикнул… И потом они лежали рядом, совсем мокрые от пота, жутко усталые, и Андрей был полон благодарности к Глаше, Глашеньке, его первой женщине. Хоть и было жарко, Андрей никак не мог оторваться от Глаши, он гладил ее плечи и очень хотел поцеловать ее розовый пухлый сосок, но теперь, когда все кончилось, было неловко это сделать. А Глаша медленно-медленно гладила его по голове. Она молчала.

Потом вздохнула коротко, вздох оборвался, и Андрей понял, что Глаша плачет.

— Ты что? — спросил он. — Ты зачем?

— Ой нехорошо, — сказала она. — Как нехорошо…

— Ну почему! Ты же говорила, что любишь меня.

— Ты же еще мальчик. А я старая…

— Это я сам, я сам просил. Ты не виновата.

— Глупый. Любви не просят. Ее дают и берут.

Глаша смотрела вверх. У нее был красивый четкий профиль — выпуклый круглый лоб, небольшой точеный нос, красиво очерченные полные губы и упрямый, выступающий вперед подбородок. Андрей никогда еще не разглядывал ее так. Он приподнялся на локте.

— Я люблю тебя, — сказал он, глубоко благодарный этой красивой, взрослой, чистой женщине, которая открылась ему, впустила его в себя и теперь лежала рядом, покорная и грустная.

— Это тебе кажется, Андрюша, — чуть улыбнулась Глаша. — Это скоро пройдет. Ты опомнишься и будешь ненавидеть меня.

— Никогда!

Он поцеловал ее в теплый висок. И прошептал:

— Ты моя первая женщина.

— Уж догадалась, — сказала Глаша, — жалко.

— Почему?

— Тебе бы первый раз быть с такой же, как ты, — молодой, красивой.

— Ты самая красивая.

— Никогда я не была красивой, ни сейчас, ни сто лет назад.

— А сколько тебе?

— Я вдвое тебя старше, ты знаешь. А может быть, в десять раз.

— Но я же не хотел, чтобы с другими, — я хотел с тобой…

— Зачем лжешь, мой мальчик? — Она повернула к нему голову, и глаза ее были большие, светлые и влажные. — Просто пришло твое время, а я оказалась рядом. Два дня назад ты об этом и не думал.

Андрей не ответил, потому что Глаша была права. И даже более чем права. Не два дня — три часа назад он не думал, что так будет. Он любовался Лидочкой, никак не полагая, что и ее можно так же обнимать, как Глашу. Любовался, но не желал.