Валерий Красников - Кроманьонец [litres]

Обычно, когда начинает везти, то везёт во всём. Корни дуба обрушили с края оврага землю, обнажив пласты глины. Работа была нудной и тяжёлой. Набирал полную корзину и тащил её на дюну. Делал это, пока не собралась у реки приличная куча. Глина была хуже той, что копалась у стойбища Рыб. Песка в неё почти не добавлял, но звенели изделия из неё хорошо, и их стенки попробовал делать тоньше, горшочки не трескались. Стало быть, жирная глина совсем не означает – лучшая!

Пока возился с глиной, Утаре смотрела ласково, время от времени бросая свои дела, чтобы обнять меня. Но когда я стал жечь уголь, моя милая разве что пальцем у виска не крутила. Неделю провозился, занимаясь только этим.

Вначале вырыл яму сантиметров семьдесят в глубину, утрамбовал дно и стенки. Натаскал из леса толстых веток, часть наломал, что-то пришлось рубить. По мере того, как дрова в яме загорались, подкладывал новые, заполнив её до верха, накрыл кирпичиками дёрна и притоптал. Вырыл вторую яму и всё повторил. Из трёх ям удалось вынуть пять корзин угля. Высыпал у стены дома, накрыл на всякий случай шкурой. Потом задумался: как руду дробить буду?

Вспомнил, что неподалёку от дюны видел серые верхушки камней – скальной породы. Там и устроился. Клал кусочки минералов на эти камни и лупил по ним другим камнем, поменьше. Что-то удалось раскрошить, а те, что прочными оказались, больше не пытался дробить. Обрадовался, когда заметил в крошках блеск меди и свинца.

Вспоминается, как сидел на закате у костра и придумывал способы плавки руды. Именно придумывал. Не может человек знать всё! Знал байку о том, как древний человек, работая с камнем, бил по нему, а он никак не хотел раскалываться, плющился в лепёшку. Мол, так древний человек познакомился с металлами.

Наверное, речь шла о самородках золота или меди. А в то, что в обычном костре они смогли расплавиться, мне вообще мало верилось. Разве что свинец. Виделась мне плавка просто: вырыть ямку, положить слой угля, потом раздробленной руды, сверху ещё присыпать углем и поджечь. По логике, в итоге должен был получить какой-нибудь слиток. Что с ним потом делать? Ковать? Лупить по нему каменным молотом? Нет, кузнец из меня пока никакой! Вот интересно, как древние кузнецы щипцы, например, в первый раз делали? Выплавили?

Так ничего тогда не придумав, решил попробовать получить хоть какой-нибудь слиток и изучить его.

Пока рыл яму, обдумывал, как можно расплавленный металл, хоть свинец, залить в форму. Надумал, что без тигелька не обойтись. Попытка не пытка! Выбрал горшочек с более-менее однородными по толщине стенками, насыпал в него руду. Потом понял, что реально туплю, вернулся к первоначальному варианту. Вот получу какой-нибудь слиток – и плавку в тигельке опробую!

Горшочек, правда, мне всё равно пригодился. Отмерил с его помощью две меры дроблёной породы на закладку в яму. Поджёг. Ходил, кружил вокруг, пока угли горели и тлели. Еле дождался. Пока содержимое ямы остывало, ничем другим заставить себя заняться так и не смог. Достал из ямы серую лепешку, всю в кратерах, как лунная поверхность. Оббил на камне всякую труху, и местами слиточек заблестел жёлтеньким. Не чистая медь получилась, а какой-то сплав, что в любом случае лучше, чем ничего!

Работая с тем материалом, который удалось выплавить из руды, я пришёл к выводу, что в ней было высокое содержание цинка. Отсюда и цвет металла вышел не красный, а жёлтый. Когда получил результат от первой плавки, расплавил ту лепёшку в глиняном тигельке. Горшочек таки лопнул, но дно его осталось целым, и расплавленный металл остался там. В итоге я получил металлическую болванку граммов на пятьдесят. Потом бил по ней камнем, растягивая, пока не сделал проволоку миллиметра три в диаметре. Её порубил на кусочки сантиметров по семь – восемь. Расплющил одну сторону и просверлил в ней костяным сверлом отверстие, другую заточил, потирая о камень. Получилось сделать то, что задумывал.

Мои иголки Утаре понравились. Точнее, получив семь металлических иголок, она была в восторге!

Всего из трофейной руды удалось выплавить граммов четыреста металла. Что из него отлить, долго не думал. Топор, нож и серп – ещё сомневался, хватит ли на все изделия латуни.

Вылепил из воска модель небольшого, сантиметров пятнадцать в длину, топорика, в будущем такие называли кельтами. Они имели втулку, которая насаживалась на изогнутое вверху топорище. Были мысли отлить просто пластину и крепить её, как и каменные топоры, но захотелось сделать топор понадёжнее. Потом обмазал формочку глиной и внизу проковырял отверстие до воска. Медленно обжигая её на огне, по мере плавления воска сливал его в плошку. Когда весь воск вытек, обжёг готовую форму в углях. Не поленился ещё вылепить глиняную платформу и, пока она не засохла, притопил в неё формочку кельта литником вверх.

В сделанный на днях тигелёк из огнеупорной глины положил граммов двести – двести пятьдесят латуни, а относительно высокой огнеупорности от своих изделий к тому времени я добился. Вспомнил вначале мудрёное слово – шамот. А потом и сделал. Натолок уже обожжённой глины и добавил в свежую. Вроде таким простым путём в будущем добивались огнеупорности. У меня, по крайней мере, получилось. Все изделия разливались из одного тигля. Расплавив в нём металл, с помощью деревянного ухвата вынул из углей и залил латунь в форму. Её позже, когда металл остыл, пришлось разбить. Литник перерубил не у самого основания, оставил немного. Этот кусочек расплющил и высверлил в нём отверстие, чтобы привязывать за него лезвие к топорищу, если кельтик и слетит с ручки после неудачного удара, то не потеряется.

На нож и серп воск не изводил. В глиняных кирпичиках вырезал углубления, чтобы в итоге получить необходимые формы пластин, и залил в них расплавленный металл. Застывшие заготовки расковал на камне, заточил и посадил на деревянные ручки. Пусть мои первые изделия и выглядели уродцами, но функционально во всём превосходили свои каменные аналоги.

Едва забрезжив, рассвет возвестил о начале нового «сладкого» дня. Уже дней десять мы совершаем многокилометровые марши по окрестным лесам в поисках ягодников. Каких только вкусностей не находили! Клюква и брусника, голубика и ежевика, малина и черника, земляника, казалось, попадались везде. Но каждый день мы уходили всё дальше и дальше от дюны, чтобы найти новое место, где ягод было бы больше.

Здесь особенно мне полюбилась голубика. Там, в будущем, с голубикой я познакомился ещё в детстве. Мне не было и шести, когда мои две старших сестры с подругами, прихватив меня, пошли в лес собирать её. Сам сбор я плохо помню. Только что все набрали полные вёдра, а я объелся голубикой и меня тошнило. Может, этот детский опыт отбил у меня тогда вкус к этой ягоде. Мог съесть в охотку горсть, но сразу с куста. А в этой жизни мягкий, без приторной сладости вкус пришёлся по нраву.