Иван Байбаков - Малой кровью на своей территории: 1941 – Работа над ошибками. 1941 – Своих не бросаем. 1941 – Бои местного значения [сборник litres]

Некогда это была то ли пригородная лесопилка, то ли смолокурня, то ли все сразу, где бригады рабочих, судя по имеющимся на здоровенном лугу основательным деревянным баракам, трудились вахтовым методом. Немцы особо мудрить не стали – столбами и колючей проволокой огородили на лугу периметр с воротами, по углам и возле ворот поставили вышки с пулеметами, благо досок и брусьев, заготовленных еще до войны, тут было в избытке. Там же, возле ворот, сколотили небольшую караулку типа КПП, примерно на отделение, а для размещения остального личного состава караульного взвода приспособили имеющийся рядом большой рабочий барак, и все – временный пункт сбора военнопленных готов. И ничего, что пленные за колючей проволокой не имели ни крыши над головой, ни туалета с умывальником, ни даже сена или соломы подстелить – спали на земле вповалку, по нужде ходили чуть ли не под себя, а у немецких солдат наблюдение всех этих бытовых мучений пленных вызывало только насмешки и издевательские шутки, сопровождавшиеся громким и обидным хохотом.

Основной функционал этого сборного лагерного пункта заключался именно в сборе и первичном учете пленных, поэтому гребли сюда всех без разбора – и рядовых, и младший комначсостав, и командиров среднего звена до капитана включительно. Старший комсостав от майора и выше собирали отдельно и где-то в другом месте – скорее из уважения к званию, чем из-за боязни организации ими очагов сопротивления или побега.

Да и, к слову сказать, какое сопротивление – особенно сейчас, на второй-третий-пятый день плена, когда еще свежи воспоминания о позорной сдаче, когда неясно, как себя вести и как оно будет в дальнейшем… Вот чуть позже, когда эта наглая, глумливая фашистская свора окончательно задолбает всех так, что страх смерти померкнет перед ненавистью – вот тогда да, но не сейчас… Нет, сам Кузнецов и в плен бы по доброй воле никогда не сдался, и сейчас бы, не раздумывая, свою жизнь на вражескую разменял, но с его ногой…

Прямым следствием того, что лагерь был временным и сборным, было полное отсутствие у немецкого командования переживаний за судьбу пленных. Их сгоняли со всей округи, набивая лагерный периметр сверх всяких норм и всякой меры, без минимальных условий гигиены, а там – кто умрет, тот умрет, новых нагонят.

Кормили и поили тоже отвратительно, причем даже этот процесс немцы превратили в издевательство и унижение. Один раз в день на территорию огороженного периметра заносились несколько больших кастрюль с бурдой, сваренной из объедков с солдатского стола, прелого зерна и крупно порезанной, нечищеной картошки, затем все это вываливалось в грубо сколоченные по типу кормушек для свиней деревянные корыта, установленные возле ворот. Дальше немцы со смехом и шутками наблюдали за тем, как голодные и потихоньку теряющие человеческий облик пленные толкаются и дерутся возле корыт, стараясь урвать побольше хоть такой еды. А то и короткими пулеметными очередями, поверх голов или рядом, привносили в этот процесс дополнительное разнообразие.

Чуть лучше было тем, кого гоняли на ежедневные работы. Немцы, как рачительные хозяева и горячие сторонники пресловутого «немецкого порядка», не могли оставить без внимания наличие под боком значительного количества дармовой рабочей силы. Это хотя и не было предусмотрено в качестве функционала первичных сборных пунктов военнопленных, но командование дивизии вермахта, в полосе наступления которой находился лагерный пункт, не использовать дармовой рабочий ресурс для собственных целей посчитало кощунством, а потому на вопросы содержания и быта военнопленных смотрело шире. Поэтому каждое утро к лагерю из города помимо специальной группы из двух канцеляристов, переводчика и фотографа на армейском легковом автомобиле прибывали также четыре-пять грузовиков с охраной. Бурду для кормления пленных, кстати, тоже привозили в этих грузовиках. Канцеляристы и фотограф проводили мероприятия первичного учета и оформляли на пленных документы: фото, анкетные данные, звание, где и в какой части служил, воинская специальность, имеет ли гражданскую рабочую профессию. А еще – выспрашивали, есть ли среди контингента комиссары и члены партии и не желает ли сам пленный послужить рейху в полицейских или вспомогательных частях… Оказались среди пленных и такие желающие. Их в тот же день увозили с собой в город, и наутро некоторые из них, уже в немецкой форме и с винтовками, приезжали за пленными в качестве охраны. Надо сказать, дело свое канцелярские крысы знали хорошо, работали быстро, данные собирали достаточно полно и в меру дотошно. Контингент пленных обрабатывали тоже с умом – всех раненых и больных в последнюю очередь, чтобы, значит, в случае их смерти лишнюю работу не делать, твари… А люди в таких условиях содержания мерли, как мухи.

Тех, кого уже опросили и оформили, на грузовиках с охраной развозили на работы. Работы разные – закапывали трупы в местах боев и умерших уже здесь, в лагере, собирали оружие, боеприпасы и все остальное имущество, брошенное советскими войсками при отступлении, помогали местным на сельхозработах (урожай, естественно, в пользу рейха), выполняли всю другую грязную и тяжелую работу, которую только можно было найти поблизости.

Вот там, на выезде, можно было при удаче перехватить кусок-другой, потому что местные жители, в особенности русские и белорусы, видя оборванных и голодных пленных, постоянно норовили их подкормить кто чем мог. Самое лучшее, конечно, забирала себе охрана, но и пленным по настроению разрешали что-нибудь дать. По настроению и в зависимости от общей сволочности натуры – не все в караульном взводе лагеря и в охране на работах были кончеными тварями, сиречь настоящими солдатами рейха. Были среди них и обычные люди, простые немецкие рабочие и крестьяне, которым сто лет не сдалось завоевывать далекую Россию и которых на эту войну погнали принуждением. Они, не допуская никакого панибратства и ни на секунду не ослабляя бдительности – дисциплинированные немцы, епть, – тем не менее особо не зверствовали и на кормежку пленных смотрели сквозь пальцы. А вот охрана из бывших пленных, ныне предателей Родины, выслуживаясь, зверствовала особенно усердно…

К слову, ушлая троица дружных сибиряков, быстро узнав, что на выезде можно куснуть еды, теперь регулярно вызывалась на работы добровольно, и вроде как они даже уже были у немцев на хорошем счету. В основном потому, что каким-то образом наладили контакт с предателями и те их не особо гнобили на выездах. Кузнецов поведение своих бывших бойцов не одобрял, но и не осуждал: во-первых, они все-таки ему жизнь спасли, хоть и не надо было этого делать, а во-вторых, все они теперь одинаково пленные, и у каждого дальше своя дорога…