Константин Назимов - Наместник Урала [litres]

– Могу предложить по стакану кагора; чай заваривать надо, да и ночью он на сон действует плохо, – усмехнулся в бороду батюшка.

– Если как причастие, то можно и кагора, – кивнул Анзор.

– Сейчас принесу, – покивал батюшка и вышел.

Хотел я Лисе-Марии пару неудобных вопросов задать, да не успел, отец Даниил быстро вернулся и принес три стакана, бутыль с вином (литра на два, не меньше), круг колбасы и краюху хлеба.

– Тебе же, дочь моя, – посмотрел он на журналистку, – прежде чем причащаться, следует в грехах покаяться, а мне – их отпустить… Ладно, рассказывайте, с чем пожаловали. Да, Мария, ты пока хлеб и колбасу порежь!

К нашему с Анзором удивлению, Лиса и слова против не сказала. К шкафу подошла, вытащила поднос, нож и две серебряные тарелки. Поставила все на стол, взяла у ухмыляющегося в бороду батюшки продукты и принялась молча закуску нарезать. Понятно, что причастием тут и не пахнет!

Сидим с Анзором и не знаем, что сказать; Лиса молча сервирует стол, священнослужитель на нас поглядывает и улыбается каким-то своим мыслям.

– Готово, – объявила Лиса. – Батюшка Даниил, а мне-то к вашей компании можно присоединиться? Как ни крути, а ведь сама пришла!

– Фужер возьми, не стоит женщине вино из стакана пить, – буркнул батюшка и, подойдя к столу, разлил вино, в том числе и полфужера нацедил, который уже подставила журналистка. – За знакомство! – провозгласил тост отец Даниил.

Мы с Анзором к столу подошли, взяли стаканы, после чего чокнулись с присутствующими. Кагор сладкий и крепкий, но чертовски (в этих стенах – плохое сравнение, но другого не нашел) хорош и вкусен.

– Давно такого не пил, – оценил я.

– Старый рецепт, – усмехнулся батюшка. – Сейчас-то все спешат и нарушают старинные традиции приготовления, говоря при этом, что качество то же самое. Но с каждым годом все более современные технологии убивают истинный вкус и букет. Боюсь представить, что произойдет лет через десять.

– Это да, – покивал я.

– Так чего же в моей церкви забыл такой важный господин? – посмотрел на меня отец Даниил.

– Этот вопрос следует задать Лисе, – кивнул я на стоящую рядом журналистку, которая продолжает медленно потягивать кагор из фужера.

– Батюшка, а ты ничего не замечаешь? – спросила журналистка священника.

– А что я должен увидеть? – покачал тот головой.

– Перед тобой наместник Урала, а мою статью ты не мог не читать, – хмыкнула журналистка.

– Значит, пришла, чтобы убедить, что все сказанное тобой правда, а не вымысел. Но стоит ли поднимать все это из забытья? – спросил батюшка, почему-то переведя взгляд на меня.

– Сложный вопрос, – пожал я плечами. – Даже если и есть толика правды в статье, то это ничего не меняет, времени прошло много.

– Отец Даниил, покажи Ивану Макаровичу рисунки, – попросила Лиса.

Священник огладил рукой бороду и глубоко задумался. В келье повисла тишина, только ходики на стене мерно тикают. Прошло не меньше минуты, священнослужитель крякнул и подошел к книжному шкафу. Достал с верхней полки что-то наподобие ящика, скорее – большую шкатулку темного дерева, украшенную серебряными вставками и красивыми резными фигурками: настоящее произведение искусства. Молча водрузил ее на стол, хмурясь, провел пальцами по лакированной поверхности и сказал:

– Тут почти все, что удалось собрать и сохранить с тех давних времен, когда существовала Великая Тартария и царем ее являлся Петр Третий по фамилии Чурник, которого предали забвению. Хороший был царь, справедливый и мудрый. Сквозь время дошли слухи, что непростые правители у Тартарии были, чародейную силу имели, отсюда и прозвище свое его семья получила, а потом и в фамилию переросло.

– Чурник, чародей? – невольно удивился я. – И что же он мог из, – покрутил пальцами в воздухе, – этакого?

– Людей множество за собой мог повести, даром предвидения обладал, да сильное чувство справедливости имел – вот его основные достоинства. А если вы про чудеса спрашиваете, то не взыщите, не ведаю, – по-прежнему поглаживая шкатулку, ответил батюшка. – Открывать?

– Конечно! – воскликнула Лиса. – Лишний раз хочу убедиться, что права!

– Боюсь, этого мы никогда не узнаем, – покачал головой отец Даниил и вытащил из-под рясы цепочку, на которой висел ключик, инкрустированный мелкими рубинами.

Замок пару раз отчетливо щелкнул, батюшка три оборота вправо и два влево сделал, а у Анзора от такого действа на лице отразилось искреннее изумление.

– Неужели шкатулка древняя, а в ней такой секретный замок? – не удержался мой приятель от вопроса.

– Старинные вещи часто в себе хранят забытое умение, – хмыкнула Лиса. – Мне приходилось видеть то, чего сейчас никто не сделает, но самое главное – для чего такое изготовили, никто не понимает.

– Загадки древности и истории таковыми не являются, если знать их предназначение. Да и все когда-то откроется, как бы это ни прятали, – глубокомысленно сказал священнослужитель и открыл шкатулку.

Внутри обшита красным бархатом, есть два отделения: с бумагами и… драгоценностями. В глаза сразу бросился массивный перстень с черным камнем, в который вплавлена золотая фигурка совы.

– Вас же интересуют изображения, а не символы Великой Тартарии, правильно? – осторожно доставая стопку пергаментов, спросил батюшка.

Мы втроем молча кивнули: сейчас в келье священника происходит небольшое чудо. Открывается тайна одного из событий истории, которое кто-то пожелал забыть. И пусть к этому я не имею никакого отношения, но дух захватило и Лисе-Марии обязательно скажу спасибо. Уже ничуть не жалею, что сюда приехал.

Тем временем перед нами появился первый рисунок. С него на нас смотрит гордая царица, в мехах и с короной на голове, а в правом верхнем углу летит причудливый зверь, напоминающий дракона, в нижнем левом углу оттиск печати, на котором изображена сова.

– Летающий дракон – изображался на флаге; символ защиты, ума и справедливости, – указал пальцем отец Даниил.

– Дракон и справедливость? – удивился я такому сравнению, но продолжать не стал, спросил другое: – А на картине кто изображен?

– По преданию это автопортрет матери Петра Третьего, который решил изгнать с московского трона иноземку, что принесла своим правлением смуту и разруху, – ответил отец Даниил.

– Иван Макарович, она вам никого не напоминает? – закусив губу, спросила Лиса-Мария.

Ничего ей не ответил, неопределенно пожал плечами, хотя в лице на картине есть определенные черты, что и у Катерины и Лидии, моей названой матери.

– Это Петр в молодости, еще не вступивший в права царствования, – показал следующий портрет священник.