Александр Борисов - Так не бывает, или Хрен знат [= Хрен знат] [litres]

На деревянной опоре возле смолы зажёгся фонарь – тусклая лампа под колпаком, чем-то похожим на остроконечную шляпу Страшилы Мудрого. Под полями неясным облаком мельтешила мошка. На границе света и тьмы угадывались серые тени летучих мышей. Лениво брехал Мухтар. Настолько всё узнаваемо, что в сердце щемит. «Времена не выбирают», – сказал поэт. Сколько их, интересно, у мироздания?

– Кто это тебе все пуговицы с мясом повыдирал? – строго спросила бабушка, придирчиво осматривая рубашку перед тем, как бросить её в алюминиевый таз с грязным бельём.

Ну, это она, как обычно, преувеличивает. Не все, а всего три.

– Да встретились на улице пацаны…

– О-хо-хо, хо-хо! – вздыхает она и спешит к сковородке, где уже пустил пузыри картофельный «совус» с курицей, оставшийся от обеда. – Пропала рубашка…

Сейчас самое главное – ужин. А стирка – это на завтра. Бабушка отсортирует бельё, замочит его в холодной воде, добавит неполную горсть хозяйственного мыла, измельчённого на специальной тёрке, и выставит тазик на солнце. К вечеру, когда вода будет горячей, всё выстирается само по себе. Безотказный способ. Лично проверено.

Дед курит на низкой скамейке под виноградником. В сумерках вспыхивает красный огонёк сигареты, высвечивая кончик носа и подбородок с трёхдневной щетиной.

– Зови его, – ловит бабушка мой взгляд и последовательно разбивает о край сковородки четыре яйца…

Эти люди ни разу не ужинали в ресторане, не ездили на такси. Я представил их со смартфонами в роли завсегдатаев социальных сетей, и мне стало стыдно за наше время. Как бы они, интересно, отреагировали, прочитав там экспертное утверждение, что русский народ завистлив, ленив и патологически склонен к пьянству?

Едим из одной сковородки. Бабушка подвигает ко мне куриное крылышко, берётся за гузку, деду оставляет пупок. Мурка и Зайчик зашевелились в духовке, зашелестели бумагой, оставленной там на разжижку. На вахту пора: вдруг косточка со стола упадёт, не всё ж молоко пить? Печка почти остыла, уже не щекочет щёки ласковым объёмным теплом. Мои старики знают, как дважды два, сколько поленьев требуется, чтобы разогреть ужин или по-зимнему протопить дом, когда и на сколько можно задвинуть вьюшку. Они не ложатся спать, пока самые последние угольки не превратятся в золу. Печь – это сакральный центр человеческого жилья. Во многом она определяет уклад и распорядок дня.

В такие часы радио незаменимая вещь, когда там «Театр у микрофона», «Встреча с песней» или ещё лучше – футбол.

Если нет, дед будет читать бабушке вслух что-нибудь из Тараса Шевченко в переводе Богдановича. Как сейчас, я слышу негромкий надтреснутый голос, и в памяти оживают стихи.

Перед тем как нырнуть в кровать, украдкой приподнимаю край домотканого коврика. Ну да, те же самые половицы. Широкие доски обработаны фуганком вручную и окрашены в оранжевый цвет. Рядом с порогом глубокая ямка. Брак. Потому коврик здесь и лежит. С приездом Серёги мы будем по очереди мыть в доме полы и лишний раз выжимать тряпку, чтобы убрать и вытереть насухо скопившуюся там влагу. Да, всё в этом доме как было. Не добавить и не убрать.

В который уже раз я подумал, что окружающая реальность – это не какая-то там альтернатива, а самое натуральное прошлое, всё в котором текло по своим алгоритмам, вплоть до появления здесь меня, человека свободной воли с прививкой от будущего, надёжно зашитой в памяти. Не с моим знанием физики рассуждать о таких вещах, но если сказать образно, именно в этот момент древо жизни дало боковую ветвь. Я не сомневался и в том, что где-то во времени существует другой мир, где бабушка Зоя – вдова дядьки Ваньки Погребняка – через месяц отпразднует девяностодвухлетие, а старший братан Серёга раз в две недели ходит в салон МТС покупать новую симку, поскольку его в очередной раз забанили в «Одноклассниках». Он есть. Только меня там нет. Я теперь здесь, и надолго. А раз так, нужно плотней браться за учёбу, хрен его знает, подфартит или нет в следующий раз поступить в мореходку.

Как там сказала Надежда Ивановна? «Ещё раз пересмотри все учебники, особенно по русскому языку и арифметике. На слабом фундаменте ничего путного не построишь…»

– Сашка, жмурись!

На столе щёлкнул будильник – поперхнулся тугой пружиной. Стайка сувенирных слонов брызнула фосфоресцирующим светом, отражаясь на тюлевой занавеске зелёным пятном в виде креста.

Засыпая, я подумал о том, что кладбищенский крест – это символ остановившегося времени. Подумал и тотчас забыл…

Цырлы – пальцы ног.

Смола (жарг.) – перевалочный комплекс для выгрузки из железнодорожных вагонов вязких нефтяных фракций с целью хранения и перегрузки на автомобильный транспорт.

Муздыкаться (донецк. сленг) – возиться с чем-либо.

Сказиться (юж. зап.) – беситься, сходить с ума.

Галасвита или галасвета (куб.) – долго бежать, не разбирая дороги.

Саж – место за перегородкой в хлеву, куда сажают свиней для откорма.

Мочак, мочар, мочажина – переувлажнённая почва.

Отмантулить – здесь: отработать.

Глючина (местн.) – гледичия: листопадное дерево с ажурной кроной, иногда её называют американской акацией.

За хипок (жарг.) – за шиворот.

Лахва (местн., искаж.) – лафа. Кубанский говор – вместо «ф» произносить «хв»: бухвет, конхветы…

Тыняться (местн.) – слоняться, бродить без дела.

Галюза (местечк.) – человек, опустившийся до состояния, когда водка становится смыслом жизни, а работать не позволяет состояние организма. Галюзы собираются «стаями», чтобы галюзить – целыми днями любым способом добывать что-нибудь спиртосодержащее: украсть, выпросить, взять в долг и не отдать…

Не бойся.

Смалиться (местн.) – обидеть заведомо слабого, младше себя.

Чебурахнулся.

Шаболда (молодёж. сленг) – девушка или женщина лёгкого поведения с оскорбительным подтекстом.

Памороки (донск.) – временные помутнения сознания, бзики, потеря памяти.

Чувал – мешок, тюк.