Владимир Аренев - Ведьмачьи легенды

– Лютня! – Эсси всплеснула руками. – Моя лютня.

Да и хрен с ней, – чуть не сказал Лютик, но сдержался.

– Только быстрее. Бери лютню и пойдем.

Под кариатидами лежало что-то… кучка тряпья. Дальше – еще одна. Эсси вздрогнула и схватила его за руку.

– Не смотри, – Лютик обошел мертвую крысу, раскинувшую лапки на брусчатке, – сейчас выйдем отсюда, станет легче.

– Чем это пахнет? – Эсси зажмурилась и вцепилась ему в руку, точно перепуганный ребенок.

– Наверное, где-то пожар, – Лютик не мог закрыть глаза и отчаянно сожалел об этом.

– Это не запах дерева.

– Мало ли что там горит.

Густой черный дым стелился над кварталом кожевенников, и еще дальше – над рыбацкой слободкой. Небо висело над городом тяжелое, серое и скользкое, точно рыбья чешуя.

Эсси держалась за его руку, глаза у нее были по-прежнему прикрыты, так, чтобы чуть-чуть видеть сквозь ресницы: обычно пушистые, они сейчас были мокрые и торчали, точно иголочки.

Они шли мимо домов, двери которых были нараспашку и мимо домов, чьи окна были наглухо закрыты. Мимо домов, где раздавался женский плач, и мимо домов, где, точно гнилая вода, стояло глухое молчание.

– Город все-таки паршивое место, – Эсси держала его за руку и он никак не мог почесаться, а зудело уже совсем нестерпимо, и вроде уже не просто зудело, а жгло, – не выношу… вот этот запах, эти сточные канавы, эти… эти кучи отбросов. Наверное… ты прав, Лютик, город – не для таких, как мы. Как бы я хотела оказаться сейчас в лесу. Знаешь, в таком, в настоящем лесу, сосновом, светлом. И чтобы мох и такие желтенькие цветочки… как они называются? Нарциссы… Или это не нарциссы? Зеленое и желтое. И солнечный свет, чтобы падал сквозь ветки. Лучи стоят меж стволов сосен, точно золотые колонны. И пахнет… соснами и разогретой травой и мхом, и…

– Нарциссами? – сквозь зубы пробормотал Лютик.

– Да! И обязательно, чтобы вода. Такой родничок, совсем маленький, чтобы он пробивался меж камней, во мху, такой, знаешь…

Эсси говорила как в полусне, и Лютик, который окончательно уверился, что проклятье «Катрионы» коснулось его холодными своими костяными пальцами, никак не мог понять, то ли она бредит от горя, то ли у нее жар.

– Чистая, холодная вода… в ней играет свет, а когда ее зачерпнешь в горсти, она как прозрачный холодный камень, словно бы гибкое стекло, и от нее ломит зубы и она сладкая, да, Лютик, сладкая, точно сахар. Говорят, вода безвкусная! Глупости. Это здесь, в городе она не имеет вкуса, но в лесу…

Лютик не слишком вслушивался в ее лепет. Пускай себе, если ей так легче.

Они шли вверх от порта и шум моря, эхом отдававшийся в стенах горбатых улочек становился все тише и глуше.

Солидные крепкие дома, где селились солидные торговцы и не менее солидные цеховые мастера сменились белыми особняками, лукаво выглядывающими из цветников и куп подстриженных деревьев. Улицы словно распахнулись, открывая площади с изящными фонтанами, по мостовой, не задевая пешеходов, могли свободно проехать экипажи, запряженные четверкой. Сейчас улицы были пусты.

– Открой глаза, Эсси, – Лютику надоело играть роль мальчика-поводыря при слепом певце, – тут уже можно.

Эсси доверчиво открыла глаза. Здесь и пахло по-другому: цветами, зеленью и мылом, которым мыли мраморные крылечки.

– Сударь! Госпожа!

Девочка выбежала на крыльцо. Ее аккуратные башмачки попирали мозаичный хвост морской девы, завившийся в фамильный вензель.

Эсси дернулась, будто хотела убежать, но остановилась, и силой задержала Лютика, который и вовсе не хотел оборачиваться, хотя и не прибавил шагу.

– Да, детка, – устало сказал Лютик.

Девочка была воспитанная, и даже сейчас не забыла сделать торопливый книксен.

– Маме плохо. Она сказала, что у нее болит голова, закрыла глаза, легла и не встает. Я хотела послать служанку за доктором, но служанка куда-то ушла.

Теперь уже Лютику хотелось закрыть глаза.

Вот была же война, подумал он, и сколько я видел мертвых тел. И женщин видел, и детей, и сначала было жалко и хотелось плакать, а потом душа вроде как немеет, и ты уже отворачиваешься от маленьких трупов, как если бы это были сломанные куклы или что-то в этом роде. Хотя кукол, пожалуй, даже жальче, потому что куклы попадаются реже. А теперь опять больно, невозможно больно, да что же это такое, в самом деле. Кто же они, которые так испытывают нас на прочность? И зачем?

– А ты знаешь, где живет доктор, детка?

Девочка неопределенно показала вдоль улицы.

Лютик задумчиво покусал губу.

– Знаешь что, – сказал он наконец, – мы можем тебя проводить. К доктору. Сейчас на улицах, ну… немножко опасно. Много плохих людей.

– Да, – согласилась девочка, – мама говорила, чтобы я сама не ходила на улицу. Ни-в-коем-случае. Потому что бывают нехорошие люди. Они грязные и от них пахнет. И они могут обидеть. И они говорят плохие, грубые слова. А вы не можете сами сбегать за доктором, сударь?

Видимо, подумал Лютик, она решила, что мы для этого достаточно грязные.

– Нет, детка. Мы торопимся по своим делам.

– Лютик, – тихо сказала Эсси, – можно тебя на минутку?

– Я знаю, что ты мне скажешь, куколка, – так же шепотом ответил Лютик.

– Я тоже знаю, что ты мне скажешь. Ты скажешь – сколько детей сейчас умирает в этих тихих домах, за этими тихими закрытыми окнами. Какой смысл возиться с одной-единственной…

– Я же предложил проводить ее к доктору. Не могу же я тащить ее силой.

– Но если доктор… мало ли что с доктором. Бедная девчушка.

– Вполне богатая.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Ты хочешь позволить ей умирать здесь в горячке, без помощи, без поддержки? Или стать жертвой мародеров? А мародеры будут, Лютик. К вечеру, когда станет понятно, что власти бессильны, что… Геральт бы этого не допустил…

Эсси нахмурилась, огромные синие глаза уставились в одну точку. Лютик знал этот взгляд.

– Он бы сделал все, что мог. Он бы…

– Нечего мне тыкать в глаза Геральтом, – вспылил Лютик, – почему ты сразу готова считать меня подонком?

– Прости, я не хотела.

Девочка с интересом рассматривала их, словно ожидая, когда они начнут говорить плохие, грубые слова. Потом на всякий случай опять сделала книксен.

– Тогда, может, вы проводите меня к доктору, сударь? Я, пожалуй, лучше, пойду с вами, – с достоинством сказала она, – вы все-таки не очень грязные. Я думаю, бывают еще хуже.

– Валяй, – Лютик безнадежно махнул рукой, – так куда идти? Вон туда?

– Совершенно верно. Там будет большой дом с колоннами, больше нашего. И сад. Потом еще сад, а потом дом, где живет доктор. У него хороший выезд, знаете? Почти как наш. Только наши вороные, а у него серые в яблоках.

– Ясно. Серые в яблоках.

Что мы будем делать, если доктор тоже превратился в пациента? Таскать за собой эту писюшку?