Александр Забусов - Уходящий тропою возврата [litres]

Еще наскок друг на друга! Широкие грудные клетки матерых представителей лесной фауны, свечками взвившихся вверх, оторвавших от земли задние лапы, встретились как боевые секиры. Оба, теряя последние силы, вошли в ближний бой. Было заметно, что серый лишился хвоста, а у белого перекушена левая передняя лапа, из его паха обильно струится кровь, и что-то волочится за ним по траве.

В другой обстановке половецкий волк, закаленный не в одной схватке, выживший и получивший бесценный опыт и знания ведения поединка, отошел бы в сторону, огляделся, проинспектировал состояние визави, нанес контрольный удар, но он выложился полностью, сам попал в капкан вражеских челюстей, сомкнувшихся у него на шее в последней атаке. Мертвая хватка белого только чуть ослабла, но его мозг был жив. Сознание подсказало белому, что медлить значит дать выжить ненавистному ворогу. Вложив все оставшиеся в нем силы, он рванул сомкнутой пастью на себя, вскрыл трахею серого, захлебываясь горячей струей руды противника.

Оба волка лежали на земле, прижавшись друг к другу, оба были еще живы, но их глаза покрыла пелена тумана, пленка, через которую нельзя увидеть свет, она свидетельствовала – жизнь по капле выходит из совсем еще недавно сильных тел. В случившемся бою победителей не оказалось. С последним вздохом оба волка – и серый, и белый – растаяли в воздухе, будто и не выходили на смертельный бой. Как под жарким солнцем испаряется вода, так в несколько мгновений испарились лужицы крови, обильно натекшие на ристалищном пятачке. Небо над славянской землей поглотило остатки негативной энергии – ненависть двух полярно противоположных сущностей. Не далее как в ста шагах друг от друга на голой земле лежали два мертвых человеческих тела, без признаков насильственной смерти. На их коже нельзя было разыскать даже свежей царапины. Орда хана Баркута лишилась главного камы. Десяток Перуновых хортов лишился брата.

Всеобщая суматоха и кровавая резня половецких куреней стихла так же неожиданно, как и началась. Лагерь кочевников представлял собой жалкое зрелище. Повсюду лежали тела убитых, стонали раненые, посылая проклятия обезумевшим непонятно по какой причине соотечественникам. Живые, вымотанные дракой, не могли взять в толк, что же произошло. Как все это случилось? Им было невдомек, что за личинами воинов разных кошей прослеживался русский след. Попутно Белые Хорты выискивали и выбивали шаманов, лишая ордынское воинство поддержки степных богов.

Единственные, кого не коснулось в орде всеобщее помешательство, были лошади, собранные в табуны и отведенные на пастбища, они спокойно «выкашивали» траву на отведенных местах, да еще славянские полоняники. Последние, увязанные гроздьями на длинных веревках, ждали своей незавидной участи. Утром караваны с награбленной рухлядью и новоиспеченными рабами должны были отправиться в Дикое поле. Во время случившейся заварухи охрана полона, разобравшись в том, что свои бьются со своими, бросилась на выручку родных кошей. Оставшись беспризорными, русичи нежданно-негаданно получили помощь от соотечественника, развязались и сделали ноги, даже не помахав дядям ручкой. Самые смелые, рассудив, что оказались стороной потерпевшей, с особым цинизмом увели упиравшихся, не желающих признать хозяевами, лошадей, кто сколько смог.

Уже когда на небосвод взошел рогатый месяц, а звезды, будто овцы в отаре у пастуха, заняли надлежащие им места, Баркуту доложили о том, что его войско лишилось всех шаманов. Хан схватился за голову. Настроение вождя упало еще ниже от вести, что каждый курень только убитыми потерял от сотни до трехсот воинов. А что делать с увечными и получившими раны?

Когда над осажденным городом встало солнце, его жители со стен увидали пустой половецкий стан. Орда покинула его ночью. Посланные разведчики, вернувшись, доложили наместнику: «Орда ушла в сторону степи, увезла с собой погибших и раненых».

Город ликовал! Осада снята, люди в большинстве своем живы, а что посад сожжен да поля потоптаны – не беда. Отстроимся, с голоду не умрем!

На тихой лесной поляне шестеро славянских воев молча стояли у сложенной из веток, хвороста и поленьев крады, последний раз вглядываясь в лица своих погибших братьев.

– Олег, Идан, Тур, Сувор. Прощайте, братья, пусть будет весело вам в чертогах Перуна. Каждый из нас придет к вам в свой час. Прощайте!

Родислав прошелся вдоль сложенной лодьи, факелом поджег краду с четырех углов. Со словами молитвы всех выживших, обращенными к своему небесному покровителю, огонь вспыхнул ярче, пламя загудело, поднялось высоко над погребальным сооружением. Стайка пичуг вдруг выпорхнула над кронами деревьев, спикировала к поляне, проносясь над самым кострищем и вновь взмыв в небесную синеву, скрылась из глаз.

– Жаворонки, – с улыбкой промолвил Шуст. – Души наших братьев унесли в Ирий!

– Вот и нам пора. Проводим кощщиев до Дикого поля.

Родислав, негласно приняв главенство над Белыми Хортами, первым направился к неподалеку пасущимся лошадям. По узкой лесной тропе маленькой колонной в большой мир уходили вои, через много лет потомков которых на землях юга России и Украины народ будет называть голдовниками, людьми, чужими для всех, но стоящими на страже рубежей Родины и проживающего в ней коренного населения. Но это уже дела грядущие!

В густых ветвях послышалось шевеление, птица огромных размеров, с глазами-плошками, оторвалась от зрелища догоравшего костра. Она все видела и слышала. Расправив крылья, была готова взлететь с разлапистой ветки вверх. Когтистая рука, больше похожая на обезьянью конечность, просунулась из-за ствола, схватила в кулак лапу филин-переростка, уже взмахнувшего крыльями.

– К-куды так поспешаешь? – раздался голос чуть ниже выбранного насеста. – Гость дорогой! А поговорить?

Недовольный клекот, рывок с целью вырваться и взлететь, и оба существа с треском ломаемых ветвей валятся вниз, оставляя на острых сучках клоки шерсти и перьев. Приземлившись в высокую траву, косматый мужик с глазами разного цвета, в портах и старом кужухе, надетом на голое тело, так и не выпустил птичью булдыгу из рук. Осознав, что не вырваться, пернатый пошел на переговоры.

– Тебе чего от меня надобно? И что ты есть такое, чтоб касаться Дива, божества людей, живущих в степи?

– Ха-ха! Это ты в степи божество, а здесь я хозяин. Ты зачем сюда без спроса пожаловал? Что ты здесь забыл?

Див дернулся в еще одной попытке освободиться.

– Сейчас сверну тебе шею как глупой утке, и не станет больше в степи божества!

Леший, а это был он, без особых усилий взмахнул тушей пернатого нарушителя границ, да и со всей своей немалой силы приложился ею о ствол сосны, с которой они оба только что сверзились. При таком добром ударе половецкое божество успело что-то крякнуть. Кость лапы хрустнула, оставшись зажатой в ладонях хозяина леса. Отделившаяся от конечности туша покатилась по мягкой траве поляны. С удивительным проворством освободившийся, покалеченный пернатый «друг» оттолкнулся единственной лапой от земли, взмахнув крылами, взмыл вверх. Прилагая усилия, поднялся высоко над поляной.