Александр Забусов - Калика перехожий [litres]

– Твою ж ма-ать! – вырвался возглас Удала.

– Десятник, почему вои покинули посты? Если выживем, тридцать плетей получишь! Всем по местам стоять! Закрыть, законопатить дверь!

– Хи-хи-хи!

Снаружи смех мельника показался всем вызывающим и ехидным. Елейным голосом Петро спросил:

– Что дальше делать будешь, боярин-батюшка? Магический круг нарушен. Не думал, что так быстро и просто это мне удастся. Не судьба, видать, пережить вам всем эту ночь! Хи-хи-хи!

– Беда, батька. – зашептал в самое ухо подошедший Первак. – Окромя Юшка мельник девку и Олеся загрыз.

– …Что ж, он и родную дочь не пожалел?

Брови Садко сами по себе пошли вверх на лоб. Ладно, дружинники. С ними все ясно, но девка… На церковном подворье пока никаких действий не происходило. Нечисть чего-то ожидала.

– Ты еще не понял, что это вовсе не мельник?

– Кто же это?

– Скорее всего, это мы на хлопотуна напоролись и ему безрассудно доверились. Это дух мертвого колдуна. Отец мой сказывал, что сия вражина к нам из Византии перекочевала. Будь она неладна. Ихний дьявол использует кожу трупа умершего колдуна для того, чтобы по ночам сосать кровь и заедать живых людей. Хлопотун поджидает, когда в чьей-либо семье появится покойник, и как только душа расстается с телом, он входит в покойника. Тогда в семье одно несчастье следует за другим. Знахари кажут, что хлопотун может принять чужой облик и проникнуть в свою же или чужую семью, тогда не только из этого дома, но из всей деревни станут пропадать люди. Он их заедает. Сам видел – тяжко его распознать, ежели даже дочка не разглядела.

– Обнулить-то его можно? – спросил Удал.

– Убить? Можно. Ежели ударить плетью, выделанной из кожи от нехолощеного коня, тележной осью, но только наотмашь и с первого раза, потому как второй удар его снова оживляет.

Очнувшийся десятник криком на своих воев разрядил натянутую струной тяжелую атмосферу военного коллектива, можно сказать, на пустом месте потерявшего двух товарищей:

– Чего застыли? Глазеете, будто бабы на торжище! Стрелами сукиных сынов бей! Авось и попадем.

И покатилось лавиной действие, послышались возгласы ругани, поносящие нечисть. Из бойниц высунулись стрелы, и пяток их почти одновременно сорвались, понеслись к близко стоявшим вражинам. С такого расстояния грешно не попасть, однако Верлиока вместе с бесом, упаковавшимся в тело покойного мельника, каким-то чудом смогли увернуться.

– Хи-хи-хи! – послышался уже знакомый пересмех, и гнусный голос с издевкой произнес: – Ай, боярин, знать миром решить дело не хочешь! Ну-ну, всем тогда хуже будет.

– Бей! – зарычал Глеб.

Бойцы стали пускать стрелы одну за другой, только на сей раз нечисть, умело уворачиваясь, отошла и спряталась за сарай. Торжествовать по поводу отступления врага не было никакого желания. От всего происходящего в душе остался горький осадок. Покинутое поле событий пустовало не долго, на место выглядывавших из-за укрытия тварей со стороны деревенского кладбища потянулись тени, испускавшие тяжелый запах гниющей плоти. В лунном сиянии на телах отчетливо просматривалась простота крестьянского одеяния, выпачканного землей. Их угловатые движения и раскачивание при ходьбе пока что не вызывали ни боязни, ни напряжения у защитников церковного придела.

– А вот и кавалерия пожаловала. Легка на помине! – констатировал Удал.

– Что скажешь, Первак? – спросил Садко.

– Дак что тут сказать? Якась бесова душа покойников из могил подняла.

– Это и так видно. Ты же у нас специалист по таким штучкам-дрючкам. Делать-то что? Может, заговоры какие знаешь?

– Не! Я против колдуна не потяну. Обороняться потребно.

– Н-да! Ну, браты, готовьтесь к остатнему бою, а там, как боги рассудят, – подбодрил бойцов боярин.

То ли почуяв живых в церковном строении, то ли, как любая собака, распознав в крови бурление адреналина, только вытащенные на свет божий мертвяки ускорили телодвижения. Скорее всего, «по тревоге» какая-то сволочь подняла все кладбище. В темпе вальса Удал, не обладавший крутыми познаниями в области парапсихологии, по привычке прокачал обстановку, все-таки смог припомнить, почему так произошло. Из неведомых глубин утерянного познания пришла информация. Весь путь для славянских христиан из глубинки начинался в потемках. Батюшки до всего доходили эмпирически, своим умом, и, как водится, чаще всего задним. Не сразу дошло до всех, что покойников нужно хоронить в освященную землю. Русский народ испокон веку смекалистый, колдуны не исключение, вот и пользовались случаями вопиющей безграмотности слуг божьих. Чего ж не попользоваться, коли все само легко в руки идет?

Однако и много ж их собралось!

Выпущенные из луков стрелы на покойников оказывали примерно такое же действие, как на выброшенную волной на берег рыбу. Скоро руки с истлевшими на них кусками кожи через кованые решетки на окнах и бойницы просунулись внутрь, потянулись к живому. Хватательные движения пальцев напомнили Удалу обезьян в зоопарке. Отойдя к центру помещения, живые образовали большой круг, спинами внутрь. Стояли, ощетинившись клинками, прикрывшись щитами, ждали, что будет. Глядишь, ежели стену к утру не раздолбают, то с криком первых петухов, может, люди и выберутся из гиблого места.

Не случилось! Сначала всем показалось, что снаружи кто-то сильный стал приподнимать одну из стен церковного сруба кверху, потом из венца вырвали нижнее бревно, а дальше все закрутилось, завертелось. Казалось, из всех щелей полезли мертвяки, распространяя тошнотворные миазмы, через открывшуюся дверь вбегала нечисть, которую Удал визуально и припомнить не мог. Потом рубиловка отняла возможность что-либо воспринимать, кроме одного. Щитом отбить – отпихнуть, мечом располовинить. Прикрыть соседа. Оба! Да, сколько же здесь их?

С правой стороны часть стены имела огромную дыру. Иконы, срываясь под напором тел и ударов ими о стены, падали на искореженный пол. Шум неимоверный, к тому же перемешанный с диким рычанием погани, пытавшейся добраться до вожделенной горячей кровушки. Напор не ослабевал, а дружина численно уменьшилась. Их прижали к стене и что-то тяжелое обрушилось на голову Удала. Он еще успел во всем этом шумном бедламе услыхать предупредительный возглас Хольми: «Боя…» И все померкло, отправляя действительность к едреней фене. Здравствуй, вечная нирвана!

Вернувшееся сознание притащило за собой боль. Болела голова – раскалывалась на две половинки. Остальная часть организма тоже сигнализировала о том, что с ним тоже не все в порядке. Тело ныло. Заплывшее синяками лицо едва позволило зрачкам выглянуть в щели между ресницами. Через проплешины в дырявой крыше лучились пыльные снопы солнечных лучиков, значит, уже день на дворе и он все еще жив. Как он оказался в этом сарае, к тому же со связанными вывернутыми за спину руками и щиколотками ног, с голым торсом, висел над землей, подвешеннй к верхней балке? Рядом ни души.