Василий Панфилов - Юность [СИ]

– А… эти? – Фима повёл глазами наверх.

– Эти… – сын побарабанил пальцами по столу и выдохнул, – сильно хорошо, шо ты не стал разговаривать с их представителями сам, а вроде как я отдельно и по инициативе. Такое… вокруг их «хочу и надо» крутиться всё должно, а не вокруг интересов общины. Сплошные «дай», а в ответ только «может быть». Дай шахты, дай земли, обеспечь…

– Это не крикет [34] Выражение «Это не крикет» джентльмен с негодованием употребляет в ситуации, когда ему кажется, что оппонент действует не по правилам. Не по-джентльменски. Употребляется в Англии повсеместно, к самой игре отношения не имеет. , - отозвался генерал, мрачнея на глазах и будто бы…

… переступая некий Рубикон.

– Ну… – он помедлил, – мене, мене, текел, упарсин [35] Ме́не, ме́не, те́кел, упарси́н (ивр. ‏ מְנֵא מְנֵא תְּקֵלוּפַרְסִין‏‎, по-арамейски означает буквально «мина, мина, шекель и полмины» (меры веса), в церковнославянских текстах «мене, текел, фарес») – согласно ветхозаветной Книге пророка Даниила – слова, начертанные на стене таинственной рукой во время пира вавилонского царя Валтасара незадолго до падения Вавилона от рук Кира. !

Челюсти его сжались на миг, и тут же расслабились.

– Удельными князьями хотят быть… – усмешливо протянул он, – если у нас с тобой получится так, как задумывали. Фактически за то, штобы просто сказать своё веское для мира «да», и решить вопрос для нашего народа?

Он крутанул головой, снова усмехнувшись.

– Они… – Иосиф, по примеру отца, возвёл глаза вверх, – видят своё благо – народным, а народное горе – чужим.

– Государство – это Я [36] Государство – это я! Приписывается французскому королю Людовику XIV. !

– Да, татэ, – кивнул сын, – государства ещё нет, а они уже лезут со своим «Я», считая это делом совершенно естественным.

– Обойтись без них… – генерал замер так, што младший Бляйшман даже и дышать забыл.

– … сложно, но можно, – продолжил Фима, и сын выдохнул, задышав наконец.

– Это большая и наглая авантюра, – старший Бляйшман задумчиво сложил перед собой руки, – но я таки подумал, а кто у нас может надавить на буров в нашу пользу? И это таки Франция, Германия и самую чуточку Америка.

– Дорого, – быстро сказал сын, – подкупить парламент… а-а!

– Да, сына! – торжественно кивнул генерал, – Парламента слишком много, а вот Кайзер – один!

– Но… – сдулся он, – дорого, очень дорого! И я таки не представляю, как к нему можно подступиться!

– А и не надо! – быстро перехватил инициативу Ёся, – Есть идея и деньги для неё, а остальное – детали! Не думать, чем и сколько заинтересовать Кайзера, а думать за его ближних… обер-лакеев! Не много одному, а по малу многим, а там и нажужжат в царственные ухи! Главное – подход. У нас есть среди там, к кому подойти?

– Найдётся, сына, найдётся, – расплылся в улыбке Фима.

– Это… – он задумался мечтательно, – может быть удобно – страна в Южно-Африканском Союзе, но при этом – под протекторатом Кайзера. Можно будет интересно вилять внутренней и внешней политикой.

– А… – Ёся снова задрал глаза к потолку, – эти?

– Если… Когда, – поправился старший Бляйшман, – у нас выйдет, то мы сами станем «Этими», а тем «Этим» – вот!

… и он решительно рубанул себя ребром левой ладони по локтевому сгибу правой руки!

Завидев отца, Надя вцепилась в него, не оторвать! Потом, наплакавшись и решительно промочив ему сюртук – в меня, Саню…

– Мамы… – с трудом выговорила она, чуть отстранив заплаканное лицо, – больше нет. К… ка-азаки… ненавижу!!!

– Всё будет… – начал я, и замолк, просто гладя её по голове.

– С медицинской точки зрения… – протирая пенсне, разъясняя психиатр Владимиру Алексеевичу, – ваша дочь в принципе здорова, имел место лишь тяжелейший нервный срыв. Время, голубчик… время лечит. Могу лишь рекомендовать смену обстановки.

– Да-с! – вскинулся он, нацелив в дядю Гиляя острую бородку клинышком, – решительно даже настаиваю! Африка? Замечательно! Только ни в коем случае не оставляйте её в Москве, в привычной обстановке!

– Я сам из… – он покосился на Надю, – но поверьте – стыдно, очень стыдно! Из воинского сословия в…

Он махнул рукой так отчаянно и с такой горячностью, отвернувшись и часто моргая, што я проникся к нему самым горячим сочувствием. Вот ведь, а?!

– В общем – прочь из Москвы, прочь из России! Я бы даже порекомендовал вам не возвращать её в квартиру, где всё будет напоминать…

– Есть где остановиться, есть… – закивал опекун, глядя на доктора, как на пророка.

– Замечательно! Ну то есть ничего замечательного… – смутившись, психиатр снова сорвал пенсне, принявшись его протирать.

– В общем, голубчик, хлопочите о паспорте для Наденьки! Я понимаю, што бюрократия наша любит затягивать такие дела, но вы уж расстарайтесь! Со своей стороны, напишу рекомендации медицинского характера. Не уверен, што сильно поможет, но уж чем, как говорится, могу.

– Так я… – дядя Гиляй показал глазами на выход.

– Ну не так скоро, голубчик! Ваш приезд некоторым образом – тоже потрясение. Несколько дней, как минимум, Наденька должна полежать у нас. Не волнуйтесь, я не сторонник… – он замялся, подбирая слова, – медицинских экспериментов. Беседы, прогулки и легчайшее медикаментозное воздействие, преимущественно успокоительные.

– Прогуляйтесь… – мягко подтолкнул нас доктор, – прогуляйтесь по саду, поговорите! И… не ждите чудес, голубчик, восстановление будет не слишком быстрым.

Встал я с самово ранешнего утра с больной головой и красными глазами. Не спалось решительно, а если и засыпалось… ей-ей, лучше бы и не надо! Жути жуткие снились, и так всё на сердце давило, што ажно ныть в подреберье начало.

Отодвинув штору и поглядев в окно, где нерешительно занимался рассвет, потянулся болезненно всем телом, зевая мало не до выворачивания челюсти. Глянул на брата… спит, не разбудил ево своим завыванием.

Сонно-болезненный, прошаркал в ванную тихохонько и долго умывался, плескаючись холодной водой в морду лица и подмышками. А потом и вовсе – скинул решительно исподнее, да и ополоснулся, да под холодной водой напоследок!

Пободрев после ванны, направил было свои стопы в гостиную, выглядывая на книжных полках што-нибудь читабельное, когда унюхал табашный дым из комнаты Наденьки. Чуть приоткрыл…

… сидят, заговорщики. И такое-то меня зло взяло, так вся эта ситуация дурная ножом по сердцу резанула! Сходил к себе, да и…

– Читайте! – распахнув дверь, кинул я им тетрадь с моими выкладками на стол, подбивая пепельницу и выбивая из неё окурки, заскакавшие по столу и полу.

– А?! – глупо вытаращился Коста, давясь папиросой и тут же закашлявшись.