Василий Панфилов - Юность [СИ]

– Нет, нет, нет! – бородачи закрестились, а один из них крестился так, шо публика заподозрила падучую, – Социалисты – Богом про…

– То есть, – Толик начал собирать мысли в кучку, – не профсоюз? Ну и на хуя вы тут нужны, такие красивые?

Сплюнув для убедительности на носок сапога, слесарь приготовился уже драться, но оплеванный бородач оказался из идейных и только побагровел сытой мордой. Выдохнув шумно, он начал ещё раз втолковывать идеологию «Русского Собрания».

– Погоди… – Толик заинтересовался всерьёз, резонно рассудив, шо дать в морду он успеет всегда, – то есть против жидов, социалистов и профсоюзов за батюшку царя? То есть жидов – ладно, эт я понимаю и одобряю…

Бородачи, как один, дружно повернулись в сторону Хаима, тот уставился на них.

– Это Хаим, – сказал Толик так, будто объясняя што-то, – он в первую голову слесарь, и только потом жид. А которые сперва жиды, и только потом – люди, вот те – жиды [41] Я ни в коем случае не идеализирую межнациональные отношения вообще, и в том времени в частности. Однако к тому моменту в Одессе прошло четыре достаточно крупных погрома (за столетие), три из которых инициировали… греки, конкурировавшие с иудеями в торговле и ремёслах, и последовательно им проигрывающие. Последний (к описываемому мной времени) погром в Одессе произошёл в 1881 году – уже «русский», но инспирированный отчасти (большей или меньшей, сказать сложно) со стороны. В описываемый мной период русская и еврейская общины Одессы жили вполне мирно. !

Бородач тряхнул головой, но явно ничего не понял. Да собственно, Ерохин и сам не вполне понял, что и как сказал. Для него, как и для большинства присутствующих, такие вещи очевидны – есть свои жиды, правильные, и есть неправильные.

Сруль Лебензон, который разбавляет пиво и добавляет в водку всякую дрянь для крепости – неправильный жид и кровопийца! Его при каждом погроме грабят и бьют, скотину!

А Хаим, он хотя и пить совсем не умеет, но надёжный товарищ и хороший слесарь. Ему в погромах Сруля участвовать некошерно, но он – всей душой за!

– За жидов таки да, – уцепился за понятное ему Ерохин, – их есть за што громить, особенно если некоторых.

– Обнаглели! – поддакнул Хаим, – Я Срулю… ик! Постоянно говорю, шо погромщики, которые до тебе – святые практически люди! Эти, как их…

– Цадики [42] Цади́к – в иудаизме набожный и благочестивый человек. , - подсказал Толя.

– Они! Если столько да, а ты всё живой, скотина! Хотя твои клиенты, они таки не всегда! А он… о чём это я?

– О Сруле! – раздалось из-за соседнего стола.

– А! Скотина этот ваш Сруль! – решительно заявил Хаим, и с пьяной настойчивостью начал выбирать с щелястого стола волоконца ветчины с опрокинутого Мулей блюда.

– Прости, Господи… – задрав глаза к потолку, перекрестился один из бородачей, и как по команде, перекрестились и остальные.

– Так и я говорю – ладно против жидов, – развёл руками Толя, предчувствуя интересную драку, – но почему против профсоюзов и социалистов? Я не так штобы и сильно да, но хочется иметь права помимо обязанностей! А што даёт мине «Русское Собрание» помимо возможности невозбранно бить жидов и поддерживать царя-батюшку?

– Деньгами будут доплачивать, – моргал он с нарочитой наивностью под смешки дружков, – или рабочую ставку в порту мине лично поднимут? И кто будет за главных?

– Да уж нашлись умные люди, – сдерживаясь, баском прошипел бородач помоложе, – не тебе чета…

– … Голицын, Энгельгард, Лобавнов-Ростовский, – повторил за бородачом Ерохин, заводясь всё сильней.

– То исть, – сбиваясь на привычную с детства речь, начал он наливаться кровью, – опять нашими кулаками князья да помещики меж собой драчки устраивать будут?! Ах ты тля…

Едва заметное движение, и бородач, которому в печень ткнулся маленький, но увесистый кулачок Толи Ерохина, согнулся пополам, и…

… всё быстро кончилось. Каждый из присутствующих пожелал приложиться хотя бы по разу, и Толя не успел отвести душеньку.

– Да тьфу ты, – плевался слесарь, глядя на бессознательных москвичей, валяющихся на заплёванном полу, – никаково спорта с вами!

– А ведь тебя, – нарушил виноватое молчание компании Сима, – точно вспомнят!

– Иди ты!

– В этот раз идти придётся тибе, – философски ответствовал Сима, – и это такие не оскорбление, а факт! Ты с Алёной всё?

– Ну… – угрюмо набычился слесарь.

– Гну! И шо тибе здеся держит, окромя друзей и чувства Родины? Если ты думаешь за друзей, то сам и пощитай, сколько их в Африке, и сколько там будет!

– А здеся… – выйдя из-за стойки, Сима пхнул ногой одной из бессознательных тел, – каторга! Я не я буду, если эти помимо побоев Величество в дело не приплетут! И на дружков тут не смотри, не помогут! Политика, ети ево мать… ты имена-то слышал, Толя?

– Ну, слышал, – угрюмо ответил тот.

– Ну вот и… – Сима быстро набросал записку, – передашь… не вслух! Грамотный, вот и чти про себя! Не хватало ещё… К себе бегом заскочи, костюмчик свой и… што там у тибе? И в порт! Через два… с половиной часа отходит. Как раз ты успеешь, а полиция – нет!

– Я таки думаю, – негромко сказал владелец заведения, проводив взглядом Ерохина, шо если кто в Одессе и да, то уж точно не сейчас!

– Фима, это голова, – кивнул Хаим, тут же икнув.

– Вот-вот, – кивнул Сима, – он там… на русских опирается, русские на Фиму…

– И на Егора! – перебил правдолюбец Хаим, Фима и сам через Егора в Африке оказался, чего и сам говорит.

– А я о чём? Друг на дружку когда опереться можно, оно удобней, чем когда наоборот.

– А там… – Сима задумчиво пихнул бородачей, – кто как хотит можно! Разбегаться или по соседству, или ещё как… разберёмся. В Африке мы все – русские. Скопом. А кто больше, кто меньше…

– А, шевелятся, – обратил он внимание на москвичей, – Кто-нибудь… Фома, у тибе нога так и хромает? Или сходи за полицией, только будь умничкой, береги сибе!

Приём, устроенный Посниковым в редакции, собрал интереснейшую публику, на фоне которой мы не слишком-то и выделялись. Санька робел поначалу, живо пуча глазами на каждую новую знаменитость, но быстро отошёл, заприметив ответное восторженное любопытство. Оттаяв, он живо стал собой – невероятно обаятельным и очень искренним.

Юлия Алексеевна и Степанида Фёдоровна смущаться так и не перестали, и я принялся таскать их за собой хвостиком, знакомя с нужными людьми.

– Егор… – остановившись у стены, выговорила мне Юлия Тимофеевна, – ты не находишь…

– Вы мои друзья, и… – вздыхаю чуть напоказ, – мне очень нужно представить вас как можно большему количеству именитых гостей.

– Егор! – голос Степаниды Фёдоровны зазвучал с прохладцей.