Андрей Посняков - Варвар: Воин Аттилы. Корона бургундов. Зов крови [сборник litres]

– Доста-анем, – уверенно отозвался Борич. – Есть он тут, есть, венец-то – я чувствую. А Очена-дева нам в этом поможет!

Раньше, когда шли за обозом свободными, у юноши никаких мыслей о бургундском венце не возникало – ни к чему тогда было. А вот сейчас-то как раз – к чему! К свободе! К роду-племени новому. Не с пустыми руками явиться – этакое богатство с собой принести, подарить новым родичам. От того и почет, и уважение будет, и в род новый быстрее примут. Хотя. Конечно, могут и убить, отобрать… Но тут надежа на Очену-деву – уж, всяко, поможет, заступница. Конечно, хорошо бы ей жертву принести…

Разложив в перелеске костер, невольники принялись варить похлебку, кто-то даже повеселел, затянул какую-то песню. Стражник вокруг бродили так, для проформы больше – ни топоров, ни пил у рабов уже не было, забрали, убежать же невольники – не убегут, так и чего зря тут шататься? Не очень, не очень-то сторожили, вот только по ночам, правда, руки за спиной связывали. Всем, окромя тех, кто за кострищем присматривал.

Усевшись у костра, Борич толкнул локтем брата:

– Что-то неохота в снегу сидеть. Сходить бы, наломать лапника.

Сказав, обернулся к стражу:

– Ась?

Тот махнул рукой:

– Идите. Только смотрите у меня – быстро.

Быстро и управились – а чего тянуть-то? Хитрое ли дело – лапника наломать? Вот Гостой и ломал, Борич же по снегу, по сугробам, шарил… пока на обломок пилы не наткнулся. Тот самый, выброшенный. Запрятал обломок в рукав, улыбнулся:

– Ну, все, брате, пошли.

Гостой удивился:

– Зачем нам железяка эта? Руки друг другу развязать и так можно.

– А жертву Очене-заступнице принести? – оглянувшись на стражника, возмущенно зашептал старший братец. – Ты что же – про самое главное и позабыл? А еще бежать собрался. Куда мы без ее помощи убежим? На тот свет разве.

– Да, жертву бы надо… Так нет же у нас ничего!

– А кровушка в жилах? Вечерком улучим случай – полоснем по рукам, да в шатер Радомира-князя. Я уж приметил – где.

– И я приметил. Мыслишь, венец Радомир-князек у себя в шатре держит?

– Ну, а где ж еще-то? Ты сам-то кому-нибудь этакую ценность доверил бы? Так что, ежели венец есть – так он в шатре, и нигде больше.

– А мы явимся, когда шатер пуст будет, заберем, и бежим! Так? – прошептав, парнишка задорно сверкнул глазами.

– А вот и не так! – так же шепотом охолонул брата Борич. – Явлюсь вечером, я один проберусь, гляну – если венец там, ночью мы вдвоем от костра сбежим да к шатру Радомирову подадимся. Князя и супругу его убьем, венец в котомку, на лыжи – и в Данпарстад. Придется пока там отсидеться! В селеньях-то окрестных они сразу пропажу искать будут… Саргана – может, и ее убить? Наверное, только она еще про венец и знает. Нет! С гуннами нам не сладить, а с этими…

– А с этими сладим?

– Сладим, брате, сладим! – прищурившись, уверенно отозвался юноша. – Вишь, они как встали-то – на отшибе, с чего бы?

– С чего бы?

– Очена-заступница так им хитростью своей повелела – вот с чего! – Борич торжествующе посмотрел на братца. То нам на руку, брате! Подползем по снежку… и – обоим по горлу. Князьку и женке его, готке. Обоих – Очене-деве! Вот эта жертва так жертва, сам посуди – с княгинею князь. Очена от того в силу большую войдет, еще больше нам помогать станет.

– То верно, – поправив съехавшую с плеча кучу лапника, задумчиво кивнул Гостой. – Только княгинюшку жалко – красивая.

– Очена тоже красивая, – Борич сдвинул брови. – Была красивой…

– И все равно. Брате, а можно ты с княгиней разделаешься… А я уж – с князем.

– Как знаешь, брате, как знаешь.

– Эй, хватит болтать! – прикрикнул подошедший сзади стражник. – И поторапливайтесь, давайте. А то вот как тресну по башке древком!

– Идем, идем, господине… – Оба брата закланялись.

– Вот то-то! – довольно ухмыльнулся воин. – Смотрите у меня, изгои!

Невольники прибавили шагу и уже почти подошли к костру, когда вырвавшийся вперед Гостой вдруг обернулся:

– Брате, а зачем ты будешь в шатер загодя лазить? Есть там венец, нет ли… Все равно ведь бежать надо, так?

– Ну, так.

– Тогда вместе и пойдем. Сразу дело и сладим.

Баню самолично топил Кий-староста, летом – перевозчик, зимой – охотник, добытчик, посредник – не один бен Заргаза-купец Данпарстад надменный не жаловал. Хорошо истопилось, дым пахучий на стенах осел, в щели волоковые сизыми ручейками вытек. Накалились каменья – водичкой плеснешь из корца иль кваском – пар едва ль не глаза выест. Хороший парок, духовитый, под это дело Радомир-князь супружницу свою, на полке разложив, всю веничком березовым исхлестал, остатки хвори выгоняя. Хлестал да приговаривал:

– Вот тебе, чумной микроб, вот! Бойся!

– Кем-кем, любый, ты меня называешь?

Зачерпнув из ушата, князь окатил раскаленные каменья, помахал вениками, разгоняя пахучий пар. Усмехнулся:

– Не тебя – хворь твою, зельем выгнанную.

Хильда хмыкнула, вытянулась:

– Саргане-вдовице – благодарствие. Не ее бы зелье, да не молитва бы… А ну-ка, еще похлещи, милый. Во-он там, на пояснице, чуть выше копчика.

Молодой человек и рад стараться, снова набросился, замахал со всем тщанием:

– Еще поддать ли?

– Давай немножко. Да квасу, квасу добавь!

Добрый оказался у Кия-старосты квас, забористый – на ягодках сушеных, на сухариках. Пить – одно удовольствие, да и в бане – плеснуть в каменку. Хорошо! Раскраснелась княгинюшка, разомлела, вся лежала довольная, да и Радомир радовался – не гадал, не чаял такое вот удовольствие получить – в баньке черной попариться. Спасибо Кию из Автлемарова рода. Сам староста их и встречал, баньку показывал, обстоятельный такой мужик, чернявый. Судя по виду, да по глазам прищуренным, в нем не только словенской да готской крови – и гуннской было немало намешано. Смуглый, на лицо приятный, волосы как смоль, плечи широченные, сам приземистый, да и ногами малость подкачал – кривоваты, видать, в дальнюю гуннскую родню.

Рад его сразу про родичей спросил, полюбопытствовал. Староста плечами пожал да еще больше прищурился, пояснил – средний брат, Щек, в том селении, что вверх по реке – тоже старостой, младший – Хорив (или – Хорунгв правильнее) – в нижнем течении деревней хозяйничал, да, была и сестра, Лыбедь, со старшим братом жила, покуда еще не пристроенная. Батюшка-то Киев знатным был воином, из древнего народа спалов, много жен имел, вот и все братья-сестры от разных: Кий – от гуннки, от ромейки – Щек, Хорив-Хорунгв – от готки, и от словенки – Лыбедь. Такой вот интернационал получился.

– Уф-ф! – спустившись с полка, Хильда выскочила в предбанник – перевести дух.

Запарив новую пару веников – на этот раз дубовых – Рад вышел вслед за супругой, уселся рядом на лавку, прислонившись спиною к бревенчатой стене. Пазы меж бревнами голубели мхом, прямо перед лавкою, на небольшом столике стоял плетеный жбан с кваском.