Александр Башибузук - Каторжанин

— Лишнее… — я присел рядом с ним. — Меня Александром Христиановичем величают. А тебя?

— Лука, значит я, — солидно представился великан. — Петров сын. А фамилие… Мудищевы мы…

Я чуть не прыснул, но вовремя сдержался. Надо же, живой Лука Мудищев, прям как со стихов Баркова сошел. Впрочем, к внешности подходит идеально.

— Вот и познакомились… — я крепко пожал ручищу Луке. — Спасибо хочу сказать, братец, что вытащил меня.

— Это тебе. Христианыч, великое! — Мудищев ощерился в улыбке, больше похожей на оскал медведя, но при этом неожиданно доброй и приятной. — Тебе! Ежели не ты, порешили бы нас окаянные.

— Не за что, вот только у меня почти все из памяти вылетело. Помню казнить повели, а очнулся уже в другом месте. Как там случилось-то?

— Дык не беда, живо напомню. А было так… — великан принялся рассказывать. — Привели, значитца нас…

Рассказ вышел очень любопытный. Срубленной башке японца, я уже особо не удивился, а вот некоторым странным подробностям, даже очень.

— Прям так и сказал?

— Угу! — закивал Лука. — Эдак глянул на косорылых, словно пред тобой воши и гришь: — Бастрадом… вот тока я не понял, что за бастрад такой…

— Дальше Лука, дальше.

— Так вот, бастрадом, бараном или бироном, уж прости, слова больно уж мудреные… — Лука озадаченно почесал затылок. — Дальше вроде как графьем — тоже был. Я ишшо подивился, как так, после барана, сразу графьем, а потом ваще, самим королем-ампиратором! Типа уже тоже был. Ну и каторжанина помянул, так-то известно, в робе арестантской, дело понятное.

— Лука, тудыть тебя в качель…

— Ага, ага, Ляксандрыч, понял. Значитца так. Сказал, бастрадом, бараном, графьем и ампиратором я уже был… Тю! Есчо наемного рабочего пропустил, перед бараном, значитца. Каторжанином тоже успел. А куда меня дальше захуярит даже и не знаю. Вот — так сказал! А дале сабельку отвел, я думал, щас как кинешься на косых, но ты брык и замертво. Ну дальше я тебе уже говорил.

— Бастрад… — я задумался. — Баран… Твою же мать! Бастард и барон! Бастард, наемник, барон, граф, король…

— Во! Точно! — Лука торжествующе хлопнул себя по колену. — Так и сказал, точь-в-точь, а потом брык…

— Ну нихрена себе карьера… — уже не слушая великана, вслух подумал я. — Ну… в чем-то с видениями сходится. То есть, получается, в тот момент я себя еще помнил. А после того, как упал — начисто отшибло. Ну, давай, давай, вспоминай!

Но, очень ожидаемо, так ничего и не вспомнил.

— Дык вспомнишь, ишшо, — сочувственно покивал Лука.

— Может и вспомню. А урядник, где? Тот что мне шашку подарил.

— Убили Валериановича… — Лука закаменел лицом. — Добрый был человек, умнейшая голова, хучь и урядник. Говорил мне, найди того парня, Лука, держись рядом — и будет тебе счастье… — великан с надеждой посмотрел на меня.

— Вот ты и нашел. Не переживай. Ни я от тебя, ни ты от меня теперь никуда не денешься. И будет нам обоим счастье. Обещаю.

А сам подумал:

«Вот только какое счастье — увы не скажу. Оно для каждого разное. Бывает счастье и в смерти…»

Пообщавшись с Лукой, я нашел Собакина.

С отрядом подпоручика решилось быстро — местные охотно брали на постой бойцов, к тому же значительная часть ополченцев оказалась из деревни. С провизией тоже проблем не было, косоглазые обобрали жителей, но вывезти продовольствие не успели. А после того, как мы с подпоручиком выставили посты, вернулись в избу Фомича.

Нил Фомич просто цвел, радуясь тому, что сын вернулся невредимым, но нас тоже окружил повышенным вниманием. Сноха заново накрыла стол, а старик умчался топить баньку.

— Выпьем, Павел Иванович… — я подвинул подпоручику стопку. — Полезно с устатку. И рассказывайте, каким ветром вас и ваших людей сюда занесло. Я слышал, генерал-губернатор капитулировал?

Собакин лихо опрокинул в себя самогон, занюхал корочкой ражаного хлеба, покосился на плошку с грибочками, но закусывать не стал.

— Да, Александр Христианович, Ляпунов сдался 31 июля. Вот только… — Собакин решительно прихлопнул ладонью по столу — Я не признаю эту капитуляцию… — и красноречиво посмотрел на бутыль.

Я немедля налил ему еще.

— Рассказывайте Павел Иванович, рассказывайте.

Честно говоря, побаивался, что подпоручик сразу окосеет, но ко всем своим прочим достоинствам, Собакин оказался крепок на алкоголь. Только морда краснела с каждой стопкой, а голос оставался совершенно трезвый. Нет, ну хорош же парень, настоящий офицер! Надо бы его рядом с собой удержать.

История подпоручика была довольно незамысловатой. Когда Ляпунов капитулировал, подпоручик вместе с Полухиным собрали своих солдат и предложили им уйти с боем на материк, но согласились всего пара десятков. Затем к отряду прибились ополченцы. Пока блуждали, успели довольно сильно навредить японцам, даже пулемет у них отбили. Но и сама тоже понесли потери.

— Но я решил, что никуда с Сахалина не уйду… — спокойно подытожил Собакин. — Японцев здесь много, а значит есть с кем воевать. Ну а вы, Александр Христианович, ваши намерения какие?

— Общие — сражаться.

Подпоручик довольно улыбнулся.

— Значит мы с вами единомышленники. А ваша история? Как попали на Сахалин?

— По этапу, — спокойно ответил я. — Каторжанин я, вроде теперь амнистированный.

— За какой проступок? Часом не за растрату казенных средств? — Собакин нахмурился, словно это преступление для него было самым страшным.

— Нет. Застал жену с любовником и убил обоих.

Подпоручик прямо на глазах отмяк лицом и умудренно заявил.

— Бывает. Порой, урон чести смывается только кровью. Ну и что дальше будем делать?

— Сначала допрошу офицера, а дальше по обстановке. Тайто…

— Отец? — вскинулся айн. Он все это время не отходил от меня ни на шаг, а неимоверно гордился тому, что его допустили за общий стол.

— Давай сюда японца… — приказал, а сам вслух подумал. — Толкового палача бы, да где его возьмешь? Фомич, организуй, пожалуйста жаровню с углями и кочергу…

Пред глазами пронеслось очередной видение. Сводчатое мрачное помещение, с закопченным потолком, множество разных приспособлений, своим зловещим видом, прямо намекающих для чего они предназначены. И запах… запах страдания и крови…

— Зачем палача? — возмущенно вскинулся Собакин. — Вы что, Александр Христианович, собрались пытать пленного?

— Если придется, — спокойно ответил я.

— Но это возмутительно! — ощетинился подпоручик. — Если требует ситуация — расстреляйте! Но…

— А как мы вытащим из него сведения? — в свою очередь поинтересовался я. — Добром он ничего не скажет. А смерть… думаю, смерти он не боится — понимает, что для него она лучший выход.

Собакин нахмурился.

— Слышите Павел Иванович… — я показал на отворенное окошка. — Это плачут женщины. Они оплакивают не только погибших в бою мужей. Вы стали бы пытать, насиловать, сжигать мирных жителей? — и строго прикрикнул. — Отвечать!