Сергей Лифанов - Уйти на Запад

Оставив долину Канадиан, Джейк и Фокс углубились в безлесные территории. Северо-запад Индейских территорий и юго-запад Канзаса с точки зрения телеграфа были совершенно бесперспективны. Вместо ферм и деревень – только отдельные индейские стойбища; дикие индейцы, от которых ежесекундно надо ожидать нападения; стада бизонов, которым лучше не попадаться на пути – сметут и не заметят; редкие белые охотники, добывающие здесь бизоньи шкуры; полное отсутствие деревьев, пригодных на столбы. Делать тут телеграфистам нечего.

— Собственно, все, — сказал Джейк Дугласу.

— Ага, — ответил тот и зашелестел страницами блокнота. Все-таки он во время рассказа Джейка не только человечков рисовал, а еще и какие-то стенографические записи сделал. — Теперь бери карандаш, бумагу и пиши ответы на мои вопросы. Только не «да-нет», а подробно. Вопрос первый: какова была цель предпринятой экспедиции?

— Доставить Фокса в Денвер-сити, — хмыкнул Джейк. — Но самолетов пока не изобрели.

— Чего-чего не изобрели? — поднял голову от своего блокнота Дуглас.

— Ну, Дэн рассказывал, сейчас такое пробуют изобрести: вроде механической птицы, чтобы летало и пассажиров брало, как почтовый дилижанс.

Дуглас помолчал, обдумывая услышанное, а потом спросил:

— Слушай, а Дэн – он тебе странным не кажется?

— Так иностранец же! — ответил Джейк. — Как же он может быть не странным?

Маркиз де Сен-Люк, унося ноги от санкюлотов и гильотины, сделал очень важное открытие: оказывается, обширные земельные владения не спасут от бедности, если ты вынужден эмигрировать из революционной Франции, где они остались. А вот бриллианты имеют довольно большую ценность и при этом их легко спрятать и увезти с собой. Драгоценности покойной матушки избавили маркиза от печальной нищенской участи, и он прибыл в Новый свет во вполне достойных условиях, а не трюмным пассажиром. Наученный горьким опытом, покупать себе земли маркиз не спешил, однако от луизианской плантации, пошедшей в приданое его юной жене, отказываться не стал. Луизиана ему в общем-то нравилась, несмотря на климат и варварское обращение с французским языком.

Любовь к бриллиантам он сумел внушить и супруге, тем более, что и у той в жизни был эпизод, когда семье пришлось бежать, бросив дом и обширные земельные владения: на Гаити восстали негры, и спастись от бывших рабов удалось буквально чудом. Хорошо еще, что родители ее матери жили в Луизиане и приняли обнищавшее семейство: зятю дали в управление одну из плантаций, а заневестившейся внучке отписали другую. Богатая была семья, что и говорить, но в дореволюционные времена они и мечтать не могли породниться с маркизом.

Юная маркиза оказалась довольно равнодушна к драгоценностям как к украшениям, но к ценности алмазов равнодушия у нее не наблюдалось, поэтому камни супруги де Сен-Люк покупали часто без оправ – чтобы они просто лежали в шкатулке. Здесь же в шкатулке лежала тетрадка, где было записано, сколько камней, у кого и за какую цену было куплено. Из шкатулки никогда ничего не вынимали, это были накопления на самый черный день, когда остается только хватать самое ценное и делать ноги. Но черный день все не наступал, дела у маркиза шли успешно, а потом он умер, и хозяйством стала управлять вдова с помощью взрослого старшего сына. Было и еще два сына, но они около матери не сидели: один стал врачом в Новом Орлеане, другой – адвокатом в Нью-Йорке. И фамилии у маркизовых отпрысков как-то незаметно американизировались: вместо пышного де Сен-Люк они стали называться просто Сент-Люками.

Дела шли прекрасно, но периодически у старшего брата возникали конфликты с матерью: она начала превращать в драгоценности все больше и больше средств, и вовсе не потому, что дальновидно предвидела тяжелые времена, а потому, что накопление бриллиантов начало принимать у нее вид навязчивой идеи. Незадолго до войны она ухитрилась обратить в бриллианты весь доход за проданный сахар, после начала войны – еще раз, и благополучное с виду хозяйство Сент-Люков из-за такой финансовой политики все глубже увязало в долгах. Не успокаивало даже то соображение, что все эти деньги никуда не делись – потому что окончательно спятившая бабка никому не выдавала, где находится сейф. Последние годы она пребывала в жуткой обиде на родню, которая не давала ей жить в такой же роскоши, как прежде, и все ждала, что приедет с Севера любимая внучка Эжени и наведет порядок. Нелюбимую внучку Оливию она постоянно лишала наследства – на словах, потому что когда после смерти маркизы вскрыли позабытое давнее завещание (новее не нашлось), ее имущество оказалось в равных долях поделено между сыновьями и их потомками. На момент смерти маркизы все ее сыновья уже умерли, о судьбе Эжени и Александра, отрезанных войной, достоверно ничего не было известно, и только Оливия могла получить в наследство разоренную плантацию.

Все это мисс Сент-Люк рассказала мне, когда повела меня посмотреть, что осталось от былого великолепия. По дороге на плантацию мы болтали о разных пустяках вроде окрестных пейзажей и моем бытии на Индейских территориях, потому что в коляске, кроме нас, находился не только кучер-негр, но и служанка-негритянка, а посвящать их в историю с бриллиантами было неосторожно.

Со стороны казалось, что война плантации не коснулась. Я не очень-то представлял, как должно выглядеть нормально работающее хозяйство, поэтому мне все представлялось идиллическим: тростник…э-э-э… колосится (или что там ему полагается делать), из негритянской деревушки вдали от дороги доносится нестройное женское пение, птички чирикают, цветочки цветут. К господскому дому вела тенистая дубовая аллея, дом не успел обветшать на последние годы, каких-либо разрушений издали не было заметно. И только когда наша коляска остановилась у крыльца, я обратил внимание, что аллее и зарослям вокруг дома не помешал бы десяток-другой садовников, а самому дому – плотники, маляры и охрана по периметру. Часть окон была выбита с рамами, сорванные двери были заколочены досками, что, впрочем, не мешало бы желающим войти в дом через отсутствующую дверь на боковой веранде. Мы и вошли. Внутри было еще печальнее, чем снаружи. Создавалось впечатление, что бродячие негры, джейхоукеры и прочие партизанствующие элементы всю войну только тем и занимались, что искали способ как можно эффективнее разрушать мебель и этот дом выбрали в качестве полигона. Стулья были разломаны, шкафы лишились дверок и стояли с вывернутыми ящиками, обои и стенные панели содраны, паркет местами выщерблен. В выложенного мозаикой китайского дракона над камином в кабинете маркиза стреляли из револьвера, явно стараясь попасть в голову – от нее вообще ничего не осталось. Кровати в спальнях выглядели так, будто там зимовали дикие кабаны.